Дарья запахнула поплотнее халат и, резко развернувшись, понеслась к себе. «Нет, все-таки я правильно тогда поняла этого «сыра голландского», когда он написал, что приедет в Париж с подружкой! И квартал этот – парижских «красных фонарей»! Тьфу, извращенцы! Танго аргентинское! «Я покажу тебе Париж»! «Валится снег»!
Она влетела в свой номер, заперла двери и нырнула в ванную, где плотно закрыла створку душевой кабины. Она фыркала и оттаивала под ласковыми теплыми струями воды и вспоминала Сигрен. Дашке всегда казалось, что в таком виде ночью может предстать исключительно русская тетка. Всплыл в памяти анекдот про то, как муж услышал звонок в дверь среди ночи, открыл и увидел на пороге жену, пьяную вдрызг, в порванных колготках и одной туфле. «Неужели ты думаешь, что я тебя такую пущу домой?» – любезно поинтересовался супруг. «На фиг надо! Я за гитарой!» – ответила дражайшая...
Оказывается, и «сыры голландские» способны «за гитарой» прийти!
Дашка расхохоталась. Она очень хотела сейчас рассказать про все Зиновьеву, но пожалела Василия. Ночь все-таки, причем в Питере – глубокая ночь!
Настроение после водных процедур улучшилось. Все-таки, что ни говори, вода – это лекарство. Хотелось чаю, настоящего, по-домашнему круто заваренного в прозрачном стильном чайнике из огнеупорного стекла. Хороший чай – это то, чего Даше всегда не хватало, если она была не дома.
Но помечтать о крепком чае Дарье не дали. В дверь номера робко постучались. Она прислушалась: может, показалось?
Не показалось. Стук повторился, будто мышь скреблась.
На сей раз она не спешила распахивать дверь, спросила в щелочку:
– Кто там?
– Дашка! Это я, Франк! – «Сыр голландский» говорил шепотом.
– Франк, вали спать, пожалуйста.
– Дашка, я извиниться пришел.
– Ну, извиняйся и уходи!
– Дашка, а ты открой! Я не могу извиняться так...
– Франк! Я спать хочу! Вы достали меня сегодня!
– Дарья! Как это по-русски – «достали»? Откуда «достали»?
Даша благоразумно промолчала, чтобы прервать общение через замочную скважину.
«Еще один «за гитарой»!» – со злостью, совсем не свойственной ее характеру, подумала она.
Франк еще немного поскребся под дверью, поныл, промычал извинения и, наконец, ушел.
Весь следующий день Даша хотела провести в постели, так как не выспалась и была зла на своих голландских друзей. Но это было не вежливо, к тому же Франк де Витт и его подруга в этот день уезжали из Парижа.
Дарья привела себя в порядок и отправилась в номер 12а. Самое смешное, что все было как и накануне: «сыр голландский» вновь дефилировал по номеру в чем мать родила – жарко ему, что ли? Только на сей раз все было куда смешнее. Дарья ведь шла попрощаться, а Франк де Витт посчитал своим долгом извиниться за ночное беспокойство. А поскольку открыл двери опять в непотребном виде, то кинулся искать свои штаны, чем насмешил Дашу.
С трудом попадая ногой в штанину, голландец ругался по-русски, как пьяный сапожник. Причем, похоже, он совсем не понимал, что произносит отборные матерные слова.
Глядя на него, Дарья расхохоталась во весь голос. Франк виновато посмотрел на нее:
– Я говорю что-то смешное?
– Ты говоришь слова, которые у нас употреблять не принято!
– Почему? Я читал их в учебнике!
– В каком учебнике?
– Я тебе сейчас покажу! – Франк, наконец, влез в штаны и, придерживая их на тощеньком заду, полез под стол, где у него стояла большая спортивная сумка. Из нее он достал словарь выражений ненормативной лексики «Русское сквернословие».
– Мама дорогая! Да кто же по такому «учебнику» учит язык?!
Накануне Даша слышала от приятеля кое-что, но она и подумать не могла, что он пользуется в обиходе русским матом, сочла, что ей послышалось.
– Дашка, я буду писать тебе! У меня очень много вопросов по русскому языку. – Франк засуетился, убирая подальше свой бесценный словарь.
Дарья едва сдерживала смех.
– Ты только купи другой учебник! Этот не годится!
– Не годится? Почему? Тут есть много хороший выражений! Мне понравилось... вот... – Франк заглянул в записную книжку. – Вот... «Мать моя женщина»! Это про мать. Это можно?
– Это можно. Остальные лучше не употреблять.
Из ванной вышла Сигрен. Если бы она, как ее друг, владела великим и могучим, причем с его ненормативной составляющей, ей было бы куда проще переносить похмелье. Две таблетки аспирина, стоэтажное проклятье того момента, когда все так хорошо начиналось, и обещание себе, любимой, что больше ни-ни, и, глядишь, стало бы полегче. Но голландская душа от русской отличается в корне. Сигрен была зла, и Дарья, дабы не портить ей и без того испорченное утро своей трезвой свежестью, поспешила откланяться.
– Дашка! Встретимся в пиццерии на площади Бланш через час! – прокричал ей вслед Франк.
Даша не хотела никуда выдвигаться из отеля, но надо было попрощаться по-человечески, да и есть ей уже хотелось. Поэтому она решила пообедать с Франком и Сигрен, попрощаться и потом отправиться на прогулку по городу.