Настрадавшись за эту неделю, Андрей отправился в Москву выяснять отношения. Всю ночь накануне поездки он не спал. Родители его ни о чем не спрашивали, в своих фантазиях они рисовали себе совершенно непохожий на Вику образ девушки сына, иначе виделись им и отношения между молодыми людьми. Андрей сразу явился на Арбат, Вика сидела с платками на прежнем месте и беседовала с Валерой, который стоял у ее лотка. Увидев Андрея, он подал ему руку и вернулся к своим значкам. Вика встретила Андрея спокойно и даже не спросила, как в прошлый раз, куда он пропал. Все это очень не понравилось Мирошкину, им овладело какое-то злое настроение. Подошел Костик и сказал, что «крыша» сегодня отмечает большое событие: «Кабан купил себе «Жигули». Костика «с девчонками» пригласили отметить. Хмуро посмотрев на Андрея, Костя сказал, что он тоже может пойти. Шмотки с лотков собрали и упаковали в сумки, оставив их под охраной Валеры, которого, видно, не связывали с Кабаном дружеские отношения. Празднование происходило в открытом кафе, где собралась пестрая компания из арбатских торговцев, художников, «лохотронщиков» и «крышевавших» их бандитов. Кабан — коротко стриженный качок в спортивном костюме, несколько раз за вечер гордо поднимал над головой ключи от машины. Водка лилась рекой — праздник оплачивали торговцы, вынужденные дружить с Кабаном. Вика и Света сидели между Костиком и Андреем, хотя ни тот ни другой вряд ли бы решились защищать их от бандитов, пожелай те поближе познакомиться с «девчонками». Разговоры велись об одном и том же: сколько заработали и тут же пропили. Слышались уже знакомые Андрею слова: «спецы», «горбы» и т. д. Все было, в общем, вполне пристойно, если не считать одного неприятного для ребят момента, который случился, когда сидевший рядом с Костиком бандит начал рассказывать, как «на зоне опущенным вставляют доминошку в рот и выбивают передние зубы, чтобы не мешали». Узнав об этом интересном факте, уже подвыпившая Виктория непроизвольно, но весьма громко проговорила: «Странно, а мне зубы не мешают». Кругом все засмеялись, а Кабан, за секунду до этого демонстрировавший своему соседу замечательные свойства «телескопической дубинки», воззрился на Вику и весь остаток вечера уже не сводил с нее глаз. Андрей разговорился с сидевшим рядом огромным бородатым художником, много пившим и изъяснявшимся высоким стилем литературы XIX века. Поддавшимся его обаянию Мирошкиным вдруг овладели какие-то гусарские настроения, они начали пить вровень — «по полной». Остаток вечера прошел в тумане. Не выспавшегося и голодного студента-историка безобразно развезло. Последнее, что он ясно видел, — был бомж Адидас, который подошел к столам пирующих. Кабан обрадовался ему как родному: «О! Дед, давай мою любимую!» И протянул бродяге десять долларов. Тот, судя по всему, уже изрядно выпивший, вынул из кармана солидную пачку рублей и валюты и потряс ею перед носом бандита, отказавшись взять протянутые деньги. Кабан нисколько не обиделся и предложил старику выпить с ними, чтобы «залить обиду». Адидас согласился, выпил полный пластиковый стаканчик водки и исполнил желание хозяина праздника — запел «любимую». То была какая-то итальянская ария. Закончив петь, старик заплакал, а затем повернулся и ушел, зло стуча палкой по мостовой. Этого Андрей уже не увидел — во время исполнения классики он уронил голову на стол и уснул…
Проснулся Мирошкин утром с жуткой головной болью. Он нашел себя лежащим в пустой ванне и полностью одетым. Судя по осыпавшейся плитке и ползающим по ней насекомым, он был дома у Виктории. Сознание сохранило какие-то обрывки конца вчерашнего вечера. Тогда его кто-то тряс, даже бил по щекам. Потом мужской голос сказал: «Ну не бросать же его здесь. Давай тачку поймаем и отвезем к тебе. Только как его тащить до машины?» «Не надо меня тащить», — вдруг почувствовал в себе силы Мирошкин и встал. Бородатый художник и Костик повели его к выходу. Дальше они его поддерживали до тех пор, пока впереди не показался развал Валеры, которому Костик оставил свои баулы с платками и матрешками. Увидев Валеру, Андрей вдруг стал агрессивным и бросился на него с кулаками, но земля под ним закачалась, и ревнивец со всего маху упал на лоток со значками и прочей фалеристикой, обрушив его наземь вместе со всем содержимым. Лежа среди орденов и медалей, Андрей вновь уснул. Дальше он обнаружил себя на заднем сиденье автомобиля сидящим между Викой и Светой. Они куда-то ехали, и его лицо приятно обдувало ветром, врывавшимся в машину через открытые окна. Мирошкин вновь уснул, а дальше он слышал только голоса. Женский голос доказывал кому-то: «Не кладите его в комнату. Он мне диван заблюет, тащите в ванную». «Заблюю», — внятно подтвердил предположение Виктории Андрей и уснул до утра…