Деньги

Но вытерплю ли я? Куда, спрашивается, подевалась вся погода? Куда? В апреле пожалуйста — цветочный буран, солнечные стрелы, стремительные пятнистые облака. В мае — зябкий свет, на небе сплошь единство и борьба противоположностей. И вот июнь, лето, грязный мелкий дождик, словно выплеск из-под колес на шоссе, и не небо, а черт знает что, совершенно черт-те что. Летом Лондон — как старик с дурным запахом изо рта. Если прислушаться, можно различить усталый всхлип, бульканье мокроты. Уродский Лондон. Даже само слово это сопряжено с тяжелым стрессом.

Иногда, идя по улице, я сражаюсь с погодой. Вызываю на поединок всю небесную канцелярию, показываю им, где раки зимуют. Молочу воздух руками и ногами, зверски скалюсь. На меня оборачиваются, иногда смеются, но мне наплевать. Со своим пузом, я делаю каратистские прыжки, выбрасываю смертоносный кулак, метя как можно выше. И при этом рот на замке не держу, отнюдь. Они думают, что я спятил, ну а мне наплевать. Просто мне это уже осточертело. Осточертело, что погода не-бей-лежачего. Кто-то ведь должен принять меры, и если не я, то кто же.

Последнее время Селина Стрит не дает мне покоя — вынь да положь ей совместный банковский счет. Своего счета у нее нет, и вот — приспичило. И денег нет, а хочется. Когда-то у нее был счет; сердце разрывается, когда видишь, какими смехотворными суммами она оперировала, — 2 фунта 43 пенса, 1 фунт 71 пенс, 5 фунтов. Но счет все равно закрыли, ей так и не удалось туда ничего положить. Селина утверждает, что совместный счет необходим ей для ощущения собственного достоинства, самоуважения. Я возражал, мол, ее самоуважение и собственное достоинство и так неплохо поживают, при нынешней системе премиальных выплат и материального стимулирования. На мой взгляд, если девица на нуле, то у нее есть два способа самоутвердиться — либо метать все время заводки, либо постоянно строить козью морду, пока ты не капитулируешь. (Уйти они не могут — без гроша-то в кармане.) Метать заводки не в ее стиле — Селина прекрасно знает, что сразу схлопочет плюху (по крайней мере, схлопотала бы раньше, прежде чем я начал новую жизнь, главное теперь, чтобы она не пронюхала об этом начинании). А на то, чтобы постоянно строить козью морду, у нее не хватает терпения. Это долговременный проект. Так что Селина изобрела третий способ… Целую неделю она не притрагивалась к косметике, носила майку в пятнах муки и заляпанные овсянкой тренировочные, а спать ложилась с крем-маской на лице, в бигудях и театрально задрипанной ночнушке. Я так и не выяснил, секс был совсем снят с повестки дня (точнее, ночи), или как. У меня не хватило духу поинтересоваться.

Но позавчера я решил открыть-таки совместный счет. Под бесстрастно-бдительным оком Селины, нахохлившейся совершенно по-орлиному, я заполнил все бумаги. Тем утром она заявилась в койку в черных чулках, бахромчатом поясе с подвязками и атласным ремешком, шелковом болеро, муслиновых перчатках, цепочке поперек пузика и золотистой горжетке. Вынужден признать, я повел себя абсолютно по-свински. Через полтора часа она повернулась ко мне, так и не снимая ноги со спинки кровати, и сказала: «Делай со мной что хочешь, куда угодно». Вот это совсем другое дело, вот это я понимаю — самоуважение, собственное достоинство.

Вчера вечером, примерно без двадцати одиннадцать, я сидел в «Слепой свинье». Завтра в Америку. Я был в задумчивом настроении — самокопательском, душа нараспашку, философском, — нагрузился, короче, как следует. Селина отправилась повидать Хелль, эту ее подружку из бутика. У меня был готов для Селины подарок — новенькая чековая книжка. Посмотрим, насколько термоядерная будет реакция. Селина тоже готовила мне подарок — новые постельные прибамбасы, из тех, которыми Хелль торгует строго из-под прилавка. Я сидел себе, никого не трогал, пальцем не шевелил, даже не дышал — ни дать, ни взять рептилия, отражение специфического вкуса хозяина заведения по части домашних животных, — когда кто бы вы думали сел напротив? Тот самый тип, Мартин Эмис, писатель. С бокалом вина и сигаретой, а также с книжкой в мягкой обложке. Смотрелась та довольно серьезно. Он тоже, в некотором роде. Невысокий, плотный, волосы длинноватые… Обе двери пивняка были распахнуты, а за ними — ночь и духота. В начале лета почему-то всегда так — дни едва теплые, а ночи жаркие. Полный беспредел. Все позволено.

Как уже говорил, я ощущал прилив дружелюбия — так что зевнул, отхлебнул из своего стакана и прошептал:

— Миллион-то продали уже?

Он метнул на меня совершенно параноидальный взгляд — даже удивительно, насколько параноидальный. Собственно, парень и не виноват — в этом-то пивняке, где кругом сплошные турки, психи, марсиане. Все эти иностранцы… допустим, по-английски они не говорят — но земная ли вообще это речь? Больше похоже на радиопомехи, интерференцию. На сонар, писк летучих мышей, птеродактильское наречие, рыбье бульканье.

— Простите? — переспросил он.

— Говорю, миллион-то уже продали?

Он расслабился. Кривоватая улыбка, уклончивый прищур.

— Не шутите так, — сказал он.