Деникин. Единая и неделимая

У историка Сергея Волкова такие сведения по составу Добрармии, ушедшей в Ледяной поход: среди 3683 бойцов было 36 генералов (в том числе 3 генерала от инфантерии и генерала от кавалерии и 8 генерал-лейтенантов), 190 полковников, 50 подполковников и войсковых старшин, 215 капитанов, ротмистров и есаулов, 220 штабс-капитанов, штабс-ротмистров и подъесаулов, 409 поручиков и сотников, 535 подпоручиков, корнетов и хорунжих, 668 прапорщиков, 12 морских офицеров (в том числе 1 капитан 1-го ранга и 1 капитан 2-го ранга), 437 вольноопределяющихся, юнкеров, кадет и добровольцев и 2 гардемарина, 364 унтер-офицера (в том числе подпрапорщиков и им равных), 235 солдат (в том числе ефрейторов и им равных) и 2 матроса. Кроме того — 21 врач, 25 фельдшеров и санитаров, 66 чиновников, 3 священника и 14 гражданских лиц. Из 165 женщин 15 были прапорщиками, 17 рядовыми доброволицами, 5 врачами и фельдшерицами, 122 сестрами милосердия и только 6 не служили в армии. Всего в походе, не считая женщин и гражданских лиц, приняли участие 2325 офицеров и 1067 добровольцев. По возрасту — старше 40 лет было около 600 человек и около 3000 — моложе.

Из 2350 представителей командного состава по своему происхождению 21 % был из потомственных дворян, 39 % — выходцев из семей офицеров невысокого звания, 40 % — из мещан, казаков, крестьян. Подавляющее большинство добровольцев были монархистами по убеждению, распевающими в казармах «Боже, царя храни», что так злило казаков и подливало масла в огонь большевистской агитации. От потомственного дворянского офицерства, которыми, собственно, и были «поручики Голицыны», еще после 1915 года остались рожки да ножки. Младшие отпрыски семей, которые большевики «идеологически» уничтожали «под корень», о реальной войне имели смутное представление и в Добровольческой армии были такими же новиками, как и любой мобилизованный крестьянин. Иными словами, Белая Армия была по-настоящему «народной».

Командующий «народной армией» генерал Корнилов — в полушубке с белым воротником и огромной текинской папахе, словно пилигрим-богомолец. С палкой в руке и с вещмешком за плечами. Махнул рукой. На ободряющие речи времени не оставалось. Красные уже входили в город со стороны Темерника.

Накануне он говорил с тревожным беспокойством о своей семье, оставленной без средств, на произвол судьбы среди чужих людей и о том, что больше, вероятно, встретиться не придется. Как в воду глядел…

Армия двинулась, роты гулко топали по заснеженной мостовой, командующий бодро шагал впереди. Один из всадников конного дивизиона предложил Корнилову свою лошадь. Тот отказался. Его догнал Богаевский с чемоданчиком штабных бумаг из застрявшего в сугробе авто. Пошел рядом молча, говорить было не о чем. По его признанию: «Невесело было на душе… Еще не улеглись тяжелые впечатления прощания с бедной, беззащитной семьей, которую я не мог взять с собой; полная неизвестность, что ждет нас впереди, кровавые неудачи недавних дней, тяжкие потери, гибель атамана Каледина, неясное для нас настроение донцов — все это тяжелым камнем лежало на сердце».

Армия отступала. Отступление прикрывал аръергард из 80 офицеров. Тащился бесконечный обоз, набитый граммофонами, швейными машинками, узлами, тюками, чемоданами, ящиками. Из чего-то дельного в нем были 500 комплектов белья, 8 тысяч банок консервов. Колонны догоняют извозчичьи пролетки, из них выскакивают офицеры, ищут свои подразделения.

Командует эвакуацией генерал Марков. Повозок не хватает, у грузовиков нет бензина, ни один броневик не был отремонтирован. Пришлось их бросить, как и пять аэропланов «Вуа-зен» в Новочеркасске — с собой не потащишь, аэродромов в пути не предвидится. В Ростове было несколько тысяч прекрасных ломовых лошадей, но Корнилов не решился реквизировать даже сотни.

Но Марков не Корнилов. Ему кричат: «Ваше превосходительство, достать лошадей и повозок невозможно». «Чушь какая», — профессор Академии Генштаба чугунным кулаком долбанул по прикрепленному к столбу пожарному сигналу, стекло в дребезги. Через четверть часа примчалась пожарная команда на двойке лошадей. Бранд-майора нежно ссадили под белы рученьки, лошадей перепрягли в повозки с пулеметами.