Деникин. Единая и неделимая

К концу ноября 1917 года под ружьем у генерала Алексеева из 500 добровольцев более 300 были гимназистами, кадетами, реалистами, студентами, юнкерами от 14 до 19 лет. Пороху не нюхавшими, смерть в глаза не видевшими, в живых людей сроду не стрелявшими. В лучшем случае они умели держать в руках винтовку (многим в силу возраста даже 5-кг винтовка Мосина (со штыком и боекомплектом) была не по плечу), кое-как ходить строем. Понятия о тактике боя, штыковом поединке, маскировке, смене позиций и пр. не было в помине. Офицеры-добровольцы пытались их хоть немного поднатаскать, но у самих было дел по горло. Да и крайний дефицит вооружения и боеприпасов сказывался (на всех было около 100 винтовок по 120 патронов на каждую, 18 револьверов и ни одного пулемета).

В Добровольческой армии их называли «баклажками». Капитан Новиков писал:

«Они говорили басом, чтобы казаться старше. Они изнемогали под тяжестью солдатской пехотной винтовки… Они совершали огромные, никакими уставами не предусмотренные переходы. Они тонули в реках, замерзали в снегах, безропотно голодали, переживали отчаяние безнадежности… Они усеивали своими детскими костями просторы Дона, Кубани, Таврии…. Они ходили в штыковые атаки, метали ручные гранаты, сидели на пулеметах, на орудиях, на бронепоездах… Слово «кадет» стало самым ненавистным и самым яростным символом для революционной черни. И национальная история России впишет, уже вписала их безвестные имена в самые светлые и самые жертвенные скрижали своей героики. И новые поколения очистившейся и возрожденной России почтительно склонят головы перед их бессчетными и безыменными могилами».

Еще в середине ноября атаман Каледин, разочарованный в собственных подчиненных, умолял Алексеева выделить ему группы по 5–6 добровольцев под командованием донского офицера, которые бы направлялись на железнодорожные станции для поддержания там порядка. С Запада шли эшелоны с возвращавшимися распропагандированными казаками-фронтовиками, которые уже слышать не хотели о воинской дисциплине и служению «генералам». С Кавказского фронта, после перемирия, подписанного командующим генералом от инфантерии Михаилом Пржевальским и турецким генералом Вехиб-пашой, через донские станции в Центральную Россию и на Волгу следовали эшелоны совершенно распоясавшихся вооруженных вояк, которые по пути устраивали такие станционные погромы, как будто ехали по вражеской территории.

Они митинговали на станциях, линчуя железнодорожников и требуя паровозов в нужных им направлениях. Попутно грабили местное население, отнимая в первую очередь съестное.

Что могли сделать 5–6 подростков с винтовками против хорошо вооруженных орд? Местами, завидев погоны, их тут же расстреливали на путях невзирая на возраст. Глупая затея Каледина привела лишь к напрасным жертвам.

До определенного момента и руководство большевиков с большой опаской смотрело на Дон, стараясь до поры до времени не ссориться с казавшейся мощной силой. 9 ноября на расширенном заседании Петроградского совета профсоюзов в речи, посвященной оценке борющихся сил, Ленин даже лукаво заметил: «Неправда, что мы не хотим соглашения для избежания гражданской войны. С такими силами, как Каледин, Родзянко, Рябушинский, мы готовы заключить соглашение, так как они опираются на реальную силу и имеют значительный общественный вес».

Однако, по мере поступления сведений о разброде и шатании на Дону, в Совнаркоме осмелели и решились на активные действия. Шахтеры Макеевки объявили забастовку в ответ на объявление Каменноугольного района на военном положении, а из Петрограда 18 ноября для их поддержки отправился сводный отряд из пяти полков. За помощью в Севастополь к «братишкам» отправился начальник штаба Красной гвардии Ростова Иван Ченцов. «Братишки» насупились, созвали I съезд представителей боевых частей Черного и Азовского морей и сухопутных частей Крыма, который постановил выделить Ростову и Таганрогу флотилию судов, а также потребовать и от Кубанского войскового правительства снять военное положение и признать Совет Народных Комиссаров.