Деникин. Единая и неделимая

Когда на Дон с севера навалились красные части из Петрограда, а казаки вернувшихся с «германской» и расквартированные в Каменской 27-го, 44~го, 2-го запасного, лейб-гвардии Казачьего и Атаманского полков 10 января 1918 года на съезде фронтового казачества лишили атаманского пернача Каледина и объявили о переходе власти в Донскому ВРК во главе с хорунжим Подтелковым, отряд Чернецова, прозванный «донской каретой скорой помощи», бросили на Каменскую разогнать бузотеров. Посланный туда первоначально 10-й казачий полк отказался драться, замитинговал и открыл фронт. Заткнули его гимназисты Чернецова, атаковавшие железнодорожные станции Зверево и Лихую, после чего красные в панике бежали из Каменской. Счастливый Каледин произвел Чернецова через чин в полковники.

Справедливости ради, стоит заметить, что сражавшаяся на стороне красных 12-я казачья батарея поставила шрапнель на самый высокий разрыв, чтобы она не причиняла вреда чернецовцам, а сами занимавшие левый фланг красных казаки пообещали в ходе тайных переговоров, что стрелять «по своим» не будут. Тогда еще договориться казакам друг с другом было легко.

Однако напор красных лишь возрастал. Назначенный командующим Южной группы войск красных беглый подпоручик Владимир Антонов-Овсеенко со стороны Украины повел в наступление на Таганрог и на Миллерово. На Таганрог через Лозовую и Никитовку двигалась колонна под командованием 25-летнего прапорщика-большевика Рудольфа Сиверса (10 тысяч штыков, 16 эскадронов конницы, 42 орудия и 2 бронепоезда). С севера, со стороны Дебальцево и Лисок, шли отряды московских и харьковских рабочих под командованием еще одного го-летнего прапорщика — левого эсера Юрия Саблина и 25-летнего рязанского милиционера левого эсера Григория Петрова (один из будущих 26 бакинских комиссаров) численностью около 6–7 тысяч человек.

С юга со стороны станции Торговая подпирал 156-й Елизаветпольский пехотный полк, возвращавшийся с Кавказского фронта.

Следует заметить, что, несмотря на громкие имена полков и гвардейцев, это были боевые столкновения в узком понимании этого слова. Ни о какой позиционной войне речи не шло. Стычки происходили эпизодические, либо за важные населенные пункты, либо, что чаще, за узловые железнодорожные станции вдоль направления движения карательных войск. Паровоз подбрасывал несколько вагонов с* бойцами и платформ с артиллерией к станции, где те рассыпались в цепь и пытались ее атаковать с ходу под прикрытием бомбардировки. Если противник оказывал стойкое сопротивление, никто «до последнего патрона» не бился. Забирали раненых и убитых, грузились в вагоны и уезжали «зализывать раны» до следующего наскока, который мог состояться и через неделю.

Если противник понимал, что слабее, сам грузился в вагоны и отбывал до следующей станции, где все повторялось заново. Ни о каких обходных маневрах в голой зимней степи, где снегу по колено, речи быть не могло.

Станций в Донбассе и на Среднем Дону было много, так что «ползучие битвы» становились отличительной чертой Гражданской войны в России.

Что мог противопоставить красным Каледин? Чернецовская карета «скорой помощи», понесшая большие потери под Каменской, сумела разгромить Московский и Харьковские полки красных, захватив вагон снарядов (как назло, у самих вышло из строя одно из орудий) и 12 пулеметов, но 21 января угодила в окружение у станции Глубокая. Чернецов и 40 его партизан попали в плен к воевавшему на стороне красных Северному казачьему отряду войскового старшины Николая Голубова. В свое время Голубов был ярым монархистом, во время приезда Николая II на Дон в 1913 году собирал окурки царя, целовал ступеньки, по которым тот ходил. В революцию он стал «атаманом голутвенных казаков», вроде Стеньки Разина, мечтая об официальном атаманском перначе. Популярного Чернецова он не тронул, желая сохранить авторитет и поторговаться с Калединым, сдал пленных главе ВРК Подтелкову. Зато у этого «хозяина Дона» пиетета к землякам уже не наблюдалось. Он лично зарубил полковника, а его каратели — всех остальных пленных. Большая кровь вызывала большое ожесточение.

Узнавший об этом Голубов схватился за шашку: «Что ты, мерзавец, наделал! Как я буду теперь разговаривать с правительством: оно ни на какие уступки не пойдет…» Потом устроил истерику и расплакался. Посмеивавшийся в усы Подтелков только отмахивался. Своим же объяснял: «Голубов его жалеет, потому как сам офицер».

По признанию Деникина, «Со смертью Чернецова как будто ушла душа от всего дела обороны Дона. Все окончательно разваливалось. Донское правительство вновь вступило в переговоры с Подтелковым, а генерал Каледин обратился к Дону с последним своим призывом — посылать казаков-добровольцев в партизанские отряды».

Однако главного Чернецов добился — наступление было сорвано. Командир отряда Петров был ранен в ногу, и красные дальше идти не рискнули. 23 января один из красных командиров телеграфировал в Петроград: «Еще одна такая победа, и мы погибли».