Денис Давыдов

При этом имени Филипп Михайлович разом приосанивается, повыше вскидывает плечи, и на расправленной широкой груди его, затянутой в серый кавказский чекмень, ярко вспыхивает под солнцем так хорошо знакомая Денису золотая Очаковская медаль в форме креста с закругленными концами и двумя четкими надписями: «За службу и храбрость» и «Очаков взят в декабре 1788». В свои пятьдесят лет, дослужившись из простых казаков до сотника, он был участником многих походов и баталий под водительством таких славных полководцев, как Румянцев, Потемкин, Репнин, Салтыков, но из всех любимейшим и наиболее почитаемым для него был и остается генерал-аншеф Суворов.

— А Александра Васильич, наш батюшка, — живо откликается «дядька» на вопрос Дениса, — завидя этакую тьму басурманскую, что на нас прет со свистом да гоготом, не засмущался ни на толику. Шпагою своею сверк. «Богатыри! — кричит весело. — Чем неприятеля больше, тем славнее виктория! Турок, помилуй бог, расшибется о вашу храбрость. Команды слушать и исполнять резво! Колонны, стройся в кареи3. Пушки вовнутрь! Казачки и прочая кавалерия — за фрунт! Вам покуда не время... Пальба плутонгами4, в ранжире5! Стрелять цельно

6! Начинай... разом! Так, еще раз, еще — славно! Стрелки, расступись! Пушки в дело! Фитили на картечь! Еще, еще, еще!.. Турки в землю, куча мала! Стрелкам — атака, барабанам — бой! Коли, круши, бери в полон! Басурман в ретираде, кавалерию — в догон!..»

— И тогда... — возбужденный рассказом, восторженно вскрикивает Денис.

— И тады, — столь же разгоряченно вторит ему Ежов, — мы лавою, легкоконные строем. А с ними и батюшка ваш, Василий Денисыч, по той поре эскадронный. Сабли в небо, пики — вперевес. Турки от нас, мы следом. Они балкою уйти помышляли, а мы на них с высоты-то и пали с двух сторон, да тут уж и вдарили!..

— И что?

— Да ничего, — разом убавляет голос Филипп Михайлович, — так вдарили, прости господи, что ажник мокро стало... — Он вздыхает и мелко крестит темно-русую бороду.

Все суворовские победы Денис уже знает наперечет: и Туртукай, и Кинбурн, и Фокшаны, и Рымник, и Измаил... И не только знает, стараньями «дядьки» своего Филиппа Михайловича Ежова в любом из этих сражений будто сам побывал...

К дому Денис с «дядькою» подъезжают тихо и степенно.

На просторном парадном крыльце, попыхивая трубкой с длинным прямым чубуком, их встречает батюшка Василий Денисович, уже успевший по возвращении из полка переменить полковничий мундир на белую, открытую на груди рубаху. Тут же появляется, шумя платьем, и матушка Елена Евдокимовна, как всегда, аккуратно и тщательно прибранная. Окинув чуть прищуренным взглядом сына и его воспитателя, строгим голосом вопрошает:

— Соблюдался ли мой наказ со спокойствием езживать?

— Ну знамо дело, матушка... Памятовали о сем крепко, как же иначе? Упаси нас, боже, чтоб ослушаться, — бодро отвечает Филипп Михайлович и смиренно опускает свои хитроватые глаза.

Удовлетворенная Елена Евдокимовна уходит.

Василий Денисович опытным кавалерийским оком тотчас же подмечает, что бока обеих лошадей в жарких мыльных подпалинах, весело хохочет, и, удостоверившись, что удалившаяся супруга их уже не слышит, заговорщически спрашивает «дядьку», кивая на сына:

— Как в седле держится мой старший при эдакой-то тихой езде?

— Как влитой! — оживленно откликается Ежов. — Одно слово — казак! Суворовец!..

Дома нынче тоже только что и разговоров — о Суворове. Особенно с той поры, как недавним рескриптом государыни Екатерины II он сызнова направлен со шведских пределов на юг и ему препоручены войска «в Екатеринославской губернии, Тавриде и во вновь приобретенной области». Теперь и отцовский Полтавский легкоконный полк, и три прочих кавалерийских, стоящих лагерями по соседству вдоль прибрежья Днепра, — Переяславский конно-егерский, Стародубский и Черниговский карабинерные, командиры которых со своими офицерами бывают у Давыдовых запросто, — подчинены непосредственно генерал-аншефу Суворову. Новость эту встретили в полках бурной радостью. Служить под его водительством уже почиталось честью.

— Коли граф Суворов корпус наш принял, значит, все будет как надобно! — возбужденно говорил отец, широко улыбаясь и довольно потирая руки.

— А тебе оно, конечно, без пальбы-то скучно, — поджимала тонкие губы матушка. — Все бы тебе в драку. Чай, уж не молоденький. Вон дети-то, — она кивала на смирно сидящих рядом сыновей, — тебя подпирают, что Денис, что Евдокимушка. Почитай, совсем солдаты. В доме-то их и не вижу, все при твоем лагере...

— Да я про то, душа моя, — веселым голосом продолжал отец, — что время-то ныне больно тревожно, вспышливо, аки порох. Доподлинно ведомо: турки в приграничных областях снова вооружаются, а Польша, недовольная разделом, к возмущению готова и зарится на Украину. Так что одна весть о бытии здесь Суворова на все зломыслящие противу нас стороны свое действие возымеет и к вящему утишению событий послужит.

— Эк ты об утишении-то событий печешься, — качала головою матушка. — Что-то я такого за тобою и не упомню...