– Ну… Так и кажется, будто все это сделано, чтобы дурачить окружающих, – ответил я. – Все эти помпезные клюшки, тележки, флажки. Расфуфыренные костюмчики, обувь. Все эти приседания с прищуриваниями над травкой, уши торчком... Вот за это и не люблю.
– Уши торчком? – переспросил он удивленно.
– Ну, это я образно выразился. Без конкретного смысла. Я только хочу сказать, что весь антураж гольфа действует мне на нервы. А “уши торчком” – просто шутка, – пояснил я.
Хираку Макимура снова воззрился на меня пустыми глазами.
– Ты немного странный, да? – спросил он меня.
– Да нет, не странный, – ответил я. – Самый обычный человек. Только шучу неудачно.
Наконец ученик притащил на подносе две бутылки пива и пару стаканов. Примостил поднос на ступеньку веранды, откупорил бутылки, разлил по стаканам пиво. И убежал – так же быстро, как и в прошлый раз.
– Ладно. Пей давай, – сказал Хираку Макимура, присаживаясь на ступеньку.
– Ваше здоровье, – сказал я и отхлебнул пива. В горле у меня пересохло, и пиво казалось на удивление вкусным. Но я был за рулем, и про себя решил много не пить. Одного стакана достаточно.
Точного возраста Хираку Макимуры я не знал, но выглядел он лет на сорок пять, не меньше. Роста невысокого, но из-за крепкого телосложения смотрелся крупнее, чем на самом деле. Широкие плечи, толстые руки и шея. Шея, пожалуй, даже слишком толста. Будь эта шея чуть тоньше, он мог бы сойти за мужчину спортивного типа; однако двойной подбородок и роковые складки на шее ясно говорили о нездоровом образе жизни, который долгие годы вел этот человек. И сколько тут ни размахивай клюшкой для гольфа – от этого уже не избавиться. Годы берут свое. На фотографиях, что я видел когда-то давно, Хираку Макимура был стройным молодым человеком с проницательными глазами. Не красавцем, но что-то в нем притягивало взгляды. Нечто сулящее миру прогрессивного автора, которым он станет когда-нибудь очень скоро. Сколько лет назад это было? Пятнадцать, шестнадцать? В его глазах еще угадывалась былая проницательность. Иногда эти глаза даже казались красивыми – в зависимости от того, как на них падает свет, и под каким углом в них смотришь. Волосы короткие, с проседью. Темный загар – надо думать, от частой игры в гольф – приятно сочетался с тенниской “
– Я слышал, ты что-то пишешь? – спросил меня Хираку Макимура.
– Ну… Писательством я бы это не называл, – ответил я. – Сочиняю тексты, заполняю рекламные паузы. О чем угодно. Был бы текст как таковой – а смысл не важен. Кому-то ведь надо и такое писать. Вот я и пишу. Все равно что разгребаю сугробы в пургу. Культурологические сугробы…
– Разгребаешь сугробы? – повторил Хираку Макимура. И покосился на клюшку для гольфа у себя под ногами. – Забавное выражение…
– Спасибо, – сказал я.
– Любишь писать тексты?
– То, что я пишу сейчас, невозможно любить или не любить. Не того масштаба работа. Но у меня, конечно, есть свои способы эффективного разгребания сугробов. Свои маленькие хитрости, ноу-хау, стиль. Своя манера напрягаться, если угодно. К подобным вещам, скажем так, неприязни я не испытываю.
– Что ж, очень точный ответ! – похвалил он с каким-то даже интересом.
– На таком примитивном уровне это не сложно.
– Хм-м… – протянул он. И замолчал секунд на пятнадцать. – А это выражение – “разгребать сугробы” – ты сам придумал?
– Да… По-моему, сам, – пожал я плечами.
– Не возражаешь, если я это где-нибудь употреблю? “Разгребаю сугробы”, хм... Забавное выражение. “Разгребаю культурологические сугробы”…
– Да ради бога. Я не буду драться за копирайт.
– Я ведь понимаю, о чем ты, – сказал Хираку Макимура, пощипывая мочку уха. – Я и сам порой это чувствую. Как мало смысла в том, что я иногда пишу. Иногда... Раньше было не так. Раньше мир был гораздо меньше. Все можно было удержать в руках. Четко понимать, чем конкретно занимаешься. И что нужно людям вокруг. Масс-медиа не были такой гигантской клоакой. Все были одной маленькой деревней. И знали друг друга в лицо…
Осушив свой бокал, он подлил пива и мне, и себе. Я начал было отнекиваться, но он даже не обратил внимания.
– А теперь все иначе! Нет больше понятий добра и зла. Никто и представления не имеет, что хорошо, а что плохо. Вообще никто! Все только ковыряются в том, что видят у себя перед носом. Разгребают сугробы в пургу… Вот именно. Точнее не скажешь.
Он снова уперся взглядом в зеленую сеть между сосен. В траве белели разбросанные мячи, штук тридцать, по крайней мере.
Я отхлебнул еще пива.