Деревенская сюита

— Жарко, — философски изрек он, отложив в сторону газету, и забулькал водой в стакан из графина. Взглянул в пылающие обидой Катины глаза на кажущемся спокойным бледном до синевы лице с плотно сжатыми губами.

— Не мог я поступить по-другому, Катерина! — начальник ветуправления с силой растер ладонями лицо и шумно вздохнул. — Два дня назад ворвался ко мне наш начальник дезинфекционного отряда. Авторитет, каких поискать! Тридцать лет у нас работает, — хозяин кабинета уважительно поднял вверх указательный палец. — Ну и устроил мне тут… разборки. Как прознал, что я тебе место обещал? И кадровичка у меня не из болтливых! Не знаешь, откуда он мог узнать? — с недоумением взглянул он на Катю.

Она отрицательно помотала головой.

— Кричал, как могли без его ведома, не посоветовавшись… И про тебя плохо говорил — мол, что-то с тобой не так, — начальник ветуправления насупился и замолчал.

В кабинете повисла гнетущая тишина, изредка нарушаемая гудением неведомо как залетевшего между оконных рам шмеля.

«Не плакать… Не кричать…» — крутилось в Катином сознании.

— До свидания, — она кивнула и размеренным шагом пошла к двери.

— Катерина, ты уж извини. Нехорошо получилось, — растерянный голос начальника ветуправления виновато толкал ее в спину.

* * *

«Эй, девушка с заднего сиденья! Просыпайтесь, Порецкое. Ночью надо спать!» — залихватски гаркнул пожилой водитель и рассмеялся.

Раскрасневшаяся от дремы Катя поспешно спрыгнула с подножки опустевшего автобуса. В воздухе расплывался вязкий жар, солнце жгло немилосердно. «Зайду к Оксанке в магазин, не с пустыми же руками домой идти», — свернула она за остановку. На прилавке влажно отдавала рубиновым цветом ранняя привозная черешня.

Катя попросила взвесить полкило. Поразмыслив, добавила буханку любимого серого хлеба и два лимона. «Хлеба с молоком поем, а потом нам с Сонечкой лимонный морс сделаю. Есть совсем не хочется», — усмехнулась она невесело.

Она тяжелой походкой побрела по пыльной обочине.

С осторожностью проскользнула мимо избы бабы Любы. «Домой сразу пойду, — решила Катя. — Не могу пока ни с кем видеться. Вот приду в себя, тогда и схожу за Сонечкой».

Сбросив балетки у порога, нырнула в прохладу дома. Сняла пропотевший, мятый костюм и долго плескалась под умывальником. Переоделась в легкое домашнее платье и облегченно вздохнула.

Руки механически, по инерции разложили продукты. Катя намыла тарелку черешни, порезала свежего хлеба, налила молока. Села за стол. И вдруг осознала, что не в силах проглотить ни крошки. Зато от жажды скрипело в горле. Залпом выпила стакан холодного молока, ладонью отерла молочные усы и замерла. «Надо бы морс сделать, воду на плитку в кастрюле поставить», — равнодушно проскользнуло в сознании.

Но Катя не пошевелилась. Чувство гнетущей несправедливости не отпускало. От пережитого шока начало трясти.

«У меня же коньяк есть! Мужичок „с ноготок“ преподнес на Троицу», — встрепенулась Катя. Она нерешительно подошла к платяному шкафу.

На красно-коричневом фоне подарочной коробки вилась армянская позолоченная вязь. В красивом кувшинчике маслянисто переливалась янтарная жидкость.

«Надеюсь, не самое плохое качество», — усмехнулась Катя и резким движением свинтила пробку. Пошарила рукой в глубине шкафа и достала коробку конфет. Нежно провела пальцем по глади целлофана: «Конфеты точно вкусные, с орешком внутри! И шоколад настоящий, не везется кулинарным жиром во рту, — она прикусила задрожавшие губы. — На новоселье хотела открыть. Да после такого позора не до новоселья!»

Катя достала из закромов посудного шкафа изящную маленькую кофейную чашку. По донышку с наружной стороны стояло синего цвета витиеватое клеймо в форме венка. «Чувствуется, что очень старинная. Наверное, здешние помещики в таких чашечках кофе смаковали, а я коньяк собираюсь пить. Но не из бокала же мне это делать!» — ее губы опять задрожали. Она налила в чашечку почти до краев, осторожно взялась за хрупкую ручку и одним глотком, крепко зажмурившись, опрокинула содержимое в рот. Резко обожгло горло. Катя сморгнула выступившие слезы.

Вскоре нервное напряжение ослабло, прошла дрожь. Она со вкусом сжевала две конфеты подряд.

«Ничего страшного, успокоюсь немного», — налила она себе еще чашечку. В голове приятно зашумело. Как будто кто убрал тяжелую плиту с груди — стало легче дышать. Посидела, подумала и налила еще. Потянулась к черешне. Рот обдало сладким терпким соком только что созревших плодов. «Сонечке понравится», — с умилением подумала Катя.

Вдруг из ее глаз ливнем хлынули слезы. Горькие, отчаянные слезы разбитых надежд.

«Господи, кому я сделала плохо? За что меня так?! Разве можно сказать про человека что-то, — и нет человека! Нет, неправильно, — путалась в пьяных рассуждениях Катя. — Человек вроде есть, а внутри вся душа сожжена. Пусто…»

Тонкая рука вновь потянулась к бутылке.

* * *

Пьяная Катя сидела в кухне, икала и разговаривала. На столе красовалась бутылка с янтарной жидкостью, початая коробка шоколадных конфет и тарелка с остатками черешни вперемешку с косточками. Стол усыпали хлебные крошки.