Деревья-музыканты

— Я не спорю, отец Буа-д’Орм, может быть оно так и было, но почему мне сообщают об этом только сегодня. Я тоже защищаю свою честь!

Зрители зашевелились, толкаясь, чтобы лучше видеть отца Буа-д’Орм и обоих противников. Инносан Дьебальфей заранее посмеивался, блея, как козел, увидевший грядку салата, и в восторге вертелся на месте в ожидании защитительных и обвинительных речей — ведь перцу и соли в них будет хоть отбавляй! Ну и каналья!.. Силаме Силлабер, приземистый толстяк, закадычный друг семейства Пьер-Шарля, делал знаки и строил отчаянные гримасы, обращаясь к одураченному мужу Шавану, который был его кумом. Пройдоха Мондестен Плювиоз, низенький, худой, но мускулистый, подошел к мужу и к тестю и выдернул у обоих мачете, торчавшие у них из-за пояса.

— Вспомните пословицу, — сказал он. — Я поступаю, как та самая обезьяна — заранее вытираю одно место, не то, чего доброго, позабуду это сделать после! Память-то у меня никудышная!

Раздался хохот. Присутствующие не могли спокойно усидеть на месте, они перебрасывались шутками, топали ногами. Вдруг издали донеслись звуки песни. Это приближался проказник Жуазилюс с целой ватагой пострелят.

Здравствуйте, мадам Шамбор!Здравствуйте, Розальво!

Возьмите обратно свою дочь Сару…Почему ж, Бобо?Она не настоящая девушка…Не говорите так, Бобо!..

Мальчишки во все горло распевали эти куплеты, как нельзя лучше подходившие к случаю.

Буа-д’Орм встал.

— Слушайте меня, молодые люди!.. Прогоните эту мелюзгу. Камнями, если понадобится!

Молодые люди не заставили повторять распоряжение. Они сорвались с места и встретили Жуазилюса и его ватагу градом камней. Один из метальщиков чуть было не угодил в Олисма Алисме, который как раз проходил в ворота. Вскоре подступы к святилищу были очищены и сорванцы обращены в бегство. Понемногу водворилась тишина. Шаван встал.

— Отец Буа-д’Орм, ты человек пожилой, выслушай меня, — проговорил он.

Но главный жрец остановил его:

— Ты не имеешь слова, Шаван, ты тоже помолчи, Адельфин. Я знаю все, что вы мне скажете... Выслушайте же меня внимательно, друзья. Виновата ли коряга в том, в чем муж упрекает Шантерель?.. Кто это может сказать? Да, кто?.. Ни я, ни ты, ни ее отец и, конечно, меньше всех — Шаван! Не стоит терять время, переливая из пустого в порожнее.

— Правильно, отец Буа-д’Орм! — подтвердили собравшиеся.

— А теперь я спрашиваю тебя, Шаван: думаешь ли ты, что из Шантерель выйдет хорошая жена, работящая, чистоплотная, уважаемая и достойная уважения?

— Видишь ли, отец Буа-д’Орм... — начал было Шаван.

— Никаких «видишь ли»!.. Да или нет!

— Да, отец Буа-д’Орм, — ответил Шаван, — но...

— Помолчи, мальчик, дай мне договорить!.. Ты ответил «да». Запомним первый довод. Можешь ли ты сам, могут ли другие упрекнуть Шантерель в чем-нибудь таком, что подтвердило бы твои обвинения?.. Мы все крестьяне, наше сердце чисто, как прозрачная вода родников, нам неведомы каверзы горожан, и Адельфин Пьер-Шарль останется честным тружеником, даже если его дочь и проказничала в кустарнике!.. Если кто-нибудь из вас знает что-нибудь плохое о Шантерель, пусть скажет. Пусть говорит смело, его никто не тронет, обещаю!..

Все молчали, опустив голову. С минуту стояла полная тишина.

— Вот видишь, Шаван, — снова заговорил старец. — Я не знаю, почему люди молчат, — то ли боятся, то ли им нечего сказать, но на языке у них будто висит пудовая тяжесть. И они уже больше не смеются... Итак, я утверждаю, что никто не слышал ничего дурного о Шантерель и не видел ее в том положении, в котором ей не следовало бы находиться. Поэтому всякий честный человек имеет право осадить того, кто стал бы клеветать на нее... Ты слышишь, Шаван? Вот второй довод! Я не спрашиваю тебя, Шаван, сколько раз ты сам проказничал с девушками, — ты все равно этого не скажешь! Но вот я спрошу всех собравшихся: был ли покойный и оплакиваемый нами Константен Жан-Жиль безупречным, честным тружеником, человеком слова и дела?

— Он был хорошим человеком!.. — хором ответили присутствующие.

— Хорошо. Теперь я спрошу вас: сколько женщин у него было? Я спрашиваю! Ответьте!..

Снова раздался смех. Поднялась буря криков. Люди от хохота хватались за бока.

— Восемь!

— Семнадцать!

— Нет, двадцать три!

— Тише!.. Все слышали? Итак, если Константен, отец Шавана, и любил женщин, это не мешало ему быть честным, хорошим парнем!..

— Да, да!..