Деревянная грамота

— Мне-то он ни к чему, а подьячий мой розыск по одному дельцу ведет. Тот Рудаков у многих людей деньги в долг взял да и пропал. А люди у купца Родионова служат, так купец вчера челобитную подал.

Стенька сказал чистую правду — кроме челобитной, разумеется, которую придумал в последний миг. Но он мог быться об заклад — когда преподнес Сопле это подкрепляющее правду вранье, Сопля несколько прищурился. Что-то было не так…

— Приходил к нам как-то Перфилий, вроде бы даже Рудаков по прозванию. Вино предлагал, да Левонтий поостерегся. Нам перед Масленицей вино-то нужно, да непоказанным вином торговать — себе дороже встанет. Коли донесут, да коли приказные со стрельцами придут выемку делать, так все винишко отберут, и показанное, и непоказанное. На нем же клейма-то не стоит! Так что тут вашему приказу уцепиться не за что. А с чего бы его в «Ленивке» искать стали?

— Да видели на Волхонке, где-то тут встречали.

— Нет его тут. Более ни о чем спросить не хочешь?

— Да вроде и не о чем.

— Бывай здоров, молодец, а мне — недосуг.

Сопля пошел к кружалу. Стенька резко развернулся — но Томилы не увидел. Тот давно свернул, и поди знай, налево или направо.

Стенька встал в пень…

Сопля почуял обман? Или же Стенька брякнул такое, что целовальников подручный догадался о надувательстве? Что же это могло быть? И разве купец не вправе подать челобитную на мошенника?..

Вдруг Стеньку осенило — купец Родионов не мог этого сделать. Ведь треклятый Рудаков всего дня три как исчез. И Сопля прекрасно это знает!

Так, может, он знает еще, куда и Нечай подевался?

Эта парочка, берущий в долг без отдачи приказчик и простодушный детина Нечай, казалась Стеньке все более подозрительной. Каждый из них сам по себе еще был бы вполне понятен: приказчику положено быть хитрым, детине из Муромских лесов положено быть простодушным. Но то, что они — вместе, попахивало каким-то причудливым надувательством, да еще деревянная грамота тут же прицепилась…

Но стоять посреди улицы и ждать вчерашнего дня Стенька долго не мог не так был устроен. Томила сбежал — и леший с ним! Но ведь можно высмотреть с берега, куда отправилась невиданного роста девка. Коли пошла к реке так не цветочки ж на берегу собирать. Река вся были перекрещена тропками и тропочками, к Масленице они были уже вовсю утоптаны, соединяя Белый город, Китай-город и Земляной город с Замоскворечьем. Девка, скорее всего, уже спустилась на лед и бежит по своим загадочным делам, уступая дорогу несущимся по самой середке саням.

Стенька оказался прав — там он ее и углядел, хотя народу на реке было немало. Держа в голове рыжий меховой ободок девичьей шапки, он обвел соколиным взором сразу все пространство и похвалил себя за догадливость девка спешила в сторону Кремля. Сколько мог, он сопровождал ее по берегу, издали и сверху следя за шапкой. Затем же отважился спуститься на лед.

Со стороны реки к кремлевской стене лепились домишки, а никаких ворот от Водовзводной до Беклемишевской башни не было, да и на что они там? Если только девку не гнала нужда в один из тех домишек, то на отрезке пути между этими двумя башнями ей деваться было некуда и, не зная о погоне, она бы позволила себя нагнать.

Земский ярыжка рассчитал верно — лишь миновав Кремль, девка собралась на берег. Но тут уж он был достаточно близко и не давал ей слишком от себя отрываться.

К немалому удивлению Стеньки, девка вошла туда, где он сам недавно побывал, — на калашниковский склад, что в Гостином дворе. Вошла уверенно, словно бы собралась навестить кого-то из родни. Стенька подождал — она там не задержалась, вышла со свертком подмышкой и направилась дальше. Путь ее лежал к Варварскому крестцу, где собирались всякого рода ворожейки, травознайки, корневщицы, вели мелкий торг своим загадочным товаром и передавали новости. Стенька решил было, что девка нуждается в проворотном зелье — иначе кто же ее, такую здоровенную, посватает? — но она равнодушно миновала старух и вошла в Варваринскую церковь. Побыв там немного, оттуда девка вышла уже без своего свертка. Тут судьба сжалилась над Стенькой девка повстречала какую-то знакомицу и остановилась для беседы. Остановился и Стенька.

Слушать бабьи пересуды ему было недосуг, и он, по ярыжской своей привычке, хозяйским взором оглядывал торг на Варварском крестце. Потому и увидел, что из церкви появилась нарядная баба, круглолицая и дородная, в дорогой шубе, крытой персидским алтабасом, где всяких цветов было понамешано, и лазоревого, и рудо-желтого, и каких-то, вовсе названия не имеющих. Удивительно было, что баба, несоответственно своему дородству, суетилась и торопилась, как будто хотела поскорее улизнуть и скрыться хоть в какой каморке.

Под мышкой у нее был сверток, и теперь только Стенька оценил его подлинную величину. Когда несла рослая девка — он казался не так уж велик. Когда взяла баба обыкновенного роста — то и обнаружилось, что в длину он поболее аршина, а толст, как Стенькина ляжка.