Деревянное яблоко свободы

Анатомический театр представлял собой довольно большую залу с окнами, закрашенными до половины белой краской, на которой какие-то любители заборной литературы из студентов нацарапали свои имена и всяческие изречения. Посреди залы и у стен стояло несколько столов с тяжелыми мраморными крышками. На столах лежали трупы людей, обезображенные смертью и скальпелем студентов. Костя подвел меня к столу, на который я сначала не обратил никакого внимания. Там лежал скелет с налипшими на нем остатками разложившихся мяса и кожи.

– Вон он, твой извозчик Правоторов, – сказал Костя.

Со смешанным чувством грусти и омерзения смотрел я на эти жалкие останки.

– Что-нибудь видишь? – спросил Костя.

– Ничего интересного, – буркнул я.

– Следователю надо быть наблюдательней. Обрати-ка внимание на носовую кость. – И он протянул к носу скелета мизинец с длинным, остро отточенным ногтем.

Я глянул и ахнул. Носовая кость была сломана. Сейчас проявилось то, что не видно было при осмотре живого Правоторова и при осмотре его свежего трупа. Вот что значит эксгумация! Иногда она бывает гораздо полезнее осмотра свежего трупа.

– Ну хорошо, – сказал я. – Я вижу, что носовая кость сломана. А что нам дает это сведение?

– Видишь ли, перелом этой кости довольно часто ведет к воспалению мозга. Если кость была сломана в драке, то картина болезни, приведшей к летальному исходу, становится более очевидной. Не так ли?

– Да, но каким способом можно установить, что она сломана именно в драке?

– На таком утверждении я бы не решился настаивать, но что кость сломана за несколько дней до смерти, сомнений нет никаких.

– Почему ты так думаешь?

– Потому, что если бы она была сломана раньше, то здесь должны быть выраженные признаки срастания кости.

Это было весьма ценное сведение.

– Можно ли эту кость сломать кулаком?

– Вряд ли, – покачал головой Костя. – Для этого надо обладать нечеловеческой силой. В данном случае… вот посмотри… видно, что кость не только раздроблена, но даже как бы надрублена. Видишь эти следы?

Прямо из анатомического театра я отправился в участок на Ново-Комиссариатскую улицу.

– Очень хорошо, что вы пришли, – сказал уже знакомый мне пристав. – Перстенек ваш найден, он, действительно, оказался у столяра, чинившего мебель. Этот сукин сын хотел его продать, но, не найдя покупателя, отдал сынишке, и тот с ним играл.

С этими словами пристав открыл ящик стола и достал из него перстень, завернутый в кусок старой газеты. Это был большой чугунный перстень с приклепанным к нему чугунным же цветком с загнутыми лепестками. Может быть, именно следы этих лепестков и остались на носовой кости Правоторова.

– Дать вам расписку в получении перстня? – спросил я, несколько волнуясь.

– На что она мне, – махнул рукой пристав. – Перстень этот оприходован не был и мне без надобности. А вам он зачем?

– Как вы думаете, – спросил я, – ежели эту штуку надеть на палец и ударить человека в лицо, нос можно переломить?

– Да можно, пожалуй, не то что нос переломить, а и вовсе без головы человека оставить, – сказал пристав со знанием дела.

Следующий мой визит был к господину Анощенко. Мы сидели друг против друга в его кабинете. Он – за массивным столом, под большим, писанным маслом портретом государя, я – напротив, в кожаном кресле, настолько продавленном, что подбородок мой едва доставал до края стола. Все здесь меня подавляло. Большой кабинет, большой стул, большой портрет и обладатель всего этого тоже большой, грузный, возвышался над столом, как величественный монумент.

– Ну-с! – сказал он и вопросительно прищурил на меня свои и без того маленькие, заплывшие жиром глазки, в которых была настороженность и вместе с тем уверенность в том, что все сойдет ему с рук.

– Степан Петрович, – сказал я, – как вам уже известно, вдова избитого вами два года назад и вскоре умершего извозчика Правоторова возбудила против вас уголовное дело, следствие по которому поручено вести мне.

– Если не ошибаюсь, следствие по этому делу уже было вскорости после происшествия, однако оно не дало никаких результатов. Мало ли с кем я повздорю, а потом этот человек умрет, так что ж, я должен за это отвечать?

– Если человек от вашего «вздора» помер, так отчего бы вам не ответить?

– Однако первое следствие, которое велось по этому делу, установило мою полную невинность.

– Не совсем так, – поправил я. – Прежнее следствие, не имея по прежним законам возможности пользоваться косвенными уликами, не установило вашу виновность и оставило вас в подозрении. По нынешним же законам следствие может пользоваться как прямыми уликами, так и косвенными.

Он внимательно посмотрел на меня, и в глазах его первый раз промелькнуло серьезное беспокойство.

– И что же, у вас есть новые улики? – спросил он, помолчав.

Я вынул свою улику из кармана и показал Анощенко:

– Этот перстень ваш?

– Нет, – ответил он быстро.

– Вы даже и взглянуть как следует не успели.

– А что мне на него смотреть, раз я вижу, что вещь не моя.

– Стало быть, не ваша?

– Нет.

– И вы в этом уверены?

– Абсолютно.