Деревянное яблоко свободы

Теперь вся надежда была на Москву. Именно здесь, а точнее, на третьей версте Московско-Курской железной дороги под видом супругов Сухоруковых поселились Лев Николаевич Гартман и Софья Львовна Перовская. Из купленного ими дома Лев Гартман, Степан Ширяев, Александр Михайлов, Николай Морозов и некоторое время Гольденберг в течение двух месяцев вели грандиозный подкоп. Работали в невыносимых условиях, стоя, а иногда и лежа в ледяной грязи. Осень была дождливая, подкоп заливало, приходилось вычерпывать тысячи ведер воды. А наверху, в доме, дочь бывшего петербургского губернатора готовила пищу и держала при себе револьвер. В ее обязанности входило, если ворвется полиция, выстрелом из револьвера взорвать бутылку с нитроглицерином и похоронить под обломками всех, включая себя. Несмотря на то что все делалось своими руками, на сооружение подкопа было потрачено около сорока тысяч рублей.

Вечером 19 ноября 1879 года от взрыва мины потерпел крушение поезд, с большой скоростью подходивший к Москве. Но это был не тот поезд, к встрече которого так долго готовились супруги Сухоруковы и их гости. И третья, труднейшая попытка окончилась неудачей.

О взрыве под Москвой Вера узнала из газет, а потом уже подробно от товарищей. И опять огорчилась: снова вышла промашка.

Покуда дотошный Георгий Порфирьевич Судейкин наводил о ней справки, она жила тут же, в Одессе. После несостоявшегося здесь покушения Фроленко, Лебедева и Кибальчич уехали из города, а она только перебралась на другую улицу. Исполнительный комитет поручил ей между делом вести пропаганду среди здешней молодежи.

Некто Батышков, крестьянин Олонецкой губернии, вот уже несколько месяцев служил в Зимнем дворце столяром. Он был искусный мастер, и ему поручали самые сложные работы, даже в царской столовой. Столяр работал добросовестно и с удивлением наблюдал окружавшую его жизнь. Пока император пребывал в Ливадии, в столичном дворце царил неслыханный, невообразимый для такого по всем признакам важного места беспорядок. Если через парадные двери могли пройти только самые высокопоставленные лица, да и то лишь после тщательной проверки, то черный ход был открыт для кого угодно, хотя бы шапочно знакомого с любым из слуг. Во дворце процветало воровство: слуги тащили вино, мясо, сыры и другие припасы из царских погребов и прямо здесь устраивали праздники, свадьбы и просто попойки. Воровство здесь было настолько общепринято, что и Батышкову пришлось подворовывать, чтобы не навлечь на себя подозрений, что он не такой, как все. Вскоре он стал здесь совсем своим человеком, к Рождеству ему было выдано сто рублей премии, а жандарм, следивший за рабочими, узнав, что новый столяр холост, делал к нему всяческие подходы, желая выдать свою дочь за хорошего человека. Если бы жандармы потрудились проследить, с кем Батышков встречается вне дворца, они могли бы сделать весьма любопытные наблюдения. Они могли бы выяснить, что скромный столяр встречается с государственным преступником Квятковским, который снабжает его динамитом, веществом, неприменимым в столярном деле. Батышков беспрепятственно проносил динамит в Зимний дворец и, не найдя лучшего места, хранил его под подушкой. Отчего сильно болела голова и тошнило. Но он не щадя себя, настойчиво пополнял свои запасы. После ареста Квятковского Батышков стал встречаться с другим человеком, которого называл Тарасом. Тарас при каждой встрече передавал Батышкову новую порцию динамита. Батышков каждый раз был недоволен, требовал еще.

– Хватит, – однажды сказал Тарас. – Уже почти четыре пуда.

– Мало, – настаивал Батышков. – Нужно еще.

– Нужно, – сказал Тарас, – думать о людях. Там солдаты и казаки, они ни при чем. Лишних жертв нам не надо.

– Надо! – Батышков сердился, и румянец пылал во всю щеку. – Пусть жертв будет как можно больше. Надо так ахнуть, чтобы на всю Россию.

– Хватит, хватит, – успокоил Тарас. – Хватит и на Россию, и на Европу. Когда ждать?

– Не знаю, – помрачнел столяр. – Жандарм сидит неотлучно. Но ничего-о! – В голосе столяра прозвучала угроза. – Все равно устроим. Такого треску наделаем, такого дыму напустим…

После этого разговора встречи их участились. Каждый вечер в один и тот же час они проходили мимо друг друга, и Батышков нервно бросал:

– Не удалось. Невозможно!

Но 5 февраля он появился веселый, быстро сказал:

– Готово! – и показал большой палец.

В тот же момент из окон Зимнего вырвалось пламя и раздался оглушительный треск. Свет во всех окнах погас, и на площади стало темно.

Со всех сторон раздались крики, и люди, видевшие, что произошло, кинулись ко дворцу. Батышков тоже рванулся туда же. Он стоял в толпе и жадно смотрел, как выносят из дворца раненых и убитых. По толпе расползались первые слухи. Говорили о гибели всей царской семьи. Что касается солдат конвойного Финляндского полка, называли разные цифры. Сто… Двести… Пятьсот… Звеня в колокольцы, прикатили пожарные. С трудом разыскав Батышкова в толпе, Тарас, он же Андрей Желябов, взял его за локоть. Столяр инстинктивно рванулся.

– Это я, – шепнул Желябов. – Пошли отсюда, и как можно скорей.