Деревянное море

Мы шли знакомыми закоулками, мимо задних двориков Крейнс-Вью. Мальчишка впереди, за ним – двое мужчин средних лет. Время от времени он пускался вприпрыжку, улыбаясь чему-то своему, совсем один в этом мире. Глядя на него, я перебирал в памяти приметы этого мира, в котором сам когда-то жил: леденцы «Гуд-и-пленти», двухъярусная кровать у меня в спальне, подающий Эрли Уинн из команды «Кливленд Индианс», журнал «Знаменитые монстры кинематографа»[125], битловская песня «I Wanna Hold Your Hand»[126], «Три придурка» по телевизору. Я шел, вспоминая восхитительные мелочи, наполнявшие те дни. Некоторые из них возвращались, но многое исчезло навсегда. Мне от этого сделалось очень грустно. Жаль, что у меня нет времени посидеть с мальчишкой, порасспросить о его жизни, моей жизни. Тогда я вспомнил бы все подробности, и они были бы со мной столько, сколько мне осталось.

Порой он ненадолго останавливался с озадаченным видом – ведь город, известный ему сорок лет тому назад, стал иным. Вместо домов, которые он знал, были пустыри. На бывших пустырях стояли дома. Все выглядело по-иному. Кто все эти незнакомцы? Никто не знает маленького городишки лучше, чем живущая в нем детвора. Они живут на улицах, запоминают людей, машины, содержимое витрин. А чем еще им заняться летом, когда школа закрыта на каникулы? Одно из двух – помирать со скуки у себя дома или слоняться по улицам. Вот они и стоят, придерживая свои велосипеды за руль и наблюдая, как машины завозят на эстакады на заправочных станциях, чтобы поменять масло, как люди въезжают в дома и выезжают из них. Мальчишки расскажут вам о новых соседях прежде всех остальных. Сколько у них детей, какой породы собака, какого цвета мебель в их гостиной, кричит ли муж на жену.

Крейнс-Выо был и одновременно не был (Крейнс-Вью сегодняшний) городом маленького Фрэна. Однако перемены, которые он, видимо, отмечал повсюду, похоже, мало его беспокоили. Если он сбивался с пути, то останавливался и оглядывался на меня в ожидании инструкций. Флоон шел передо мной, а я почти не сводил глаз с мальчишки и ловил себя на том, что все время улыбаюсь. Мне нравилась его готовность принять любые изменения: мир стал другим – ну и подумаешь! По его лицу было видно, что все это ни капли его не смущает.

– Маккейб! – Флоон повернул голову, чтобы встретиться со мной взглядом.

– Двигай вперед, говнюк! – подтолкнул я его.

– Но я и так двигаюсь. Почему, ты думаешь, нас отправили сюда, в прошлое?

– Я знаю, почему сюда отправили меня. А вот ты здесь по ошибке. Мразь ты вонючая.

– Откуда ты знаешь?

– Пришельцы сообщили.

– Толковое объяснение, ничего не скажешь.

– К вашим услугам.

Мы продолжали идти, мальчишка по-прежнему далеко впереди.

– Эй, Каз, как грести в деревянном море?

– Меня это не колышет. Никогда не увлекался головоломками и загадками.

– Ложкой.

Мы оба посмотрели на Фрэна-младшего.

– Ложкой?

– Ну да. Потому что никаких деревянных морей нет. Их только придурок мог выдумать, а раз так, то и грести нужно чем-то придурочным, вроде ложки. А может, это вовсе и не деревянное море, а деревянный мор? – Он ехидно усмехнулся. – Так о каком море речь?

– Господи, мне такое и в голову не приходило! Флоон переводил недоуменный взгляд с одной версии меня на другую.

– Что именно?

– Что это может быть не море, а мор. Флоон нахмурился.

– Беру свои слова назад, Маккейб. Может, это и в самом деле твой сын. Вы оба так невразумительно мыслите – это явно семейное.

– «Невразумительно». У тебя богатый словарный запас, Флоон. Ты, наверно, получал хорошие отметки по орфографии.

Мальчишка попытался идти в ногу рядом со мной. Ему пришлось сделать несколько прыжков, а потом он, к моему немалому удивлению, взял меня за руку. Я не знал, что сказать. Чувство было странное, но приятное. Держать за руку себя самого, каким ты был сорок лет назад.

– Кем ты хочешь стать, когда вырастешь?

Я знал ответ, но все равно хотел услышать, что скажет он. Хотел услышать, как он снова живет той мечтой, которой жил я многие годы детства.

Прежде чем ответить, он расправил плечи и выпятил грудь.

– Артистом. Хочу играть в фильмах про монстров. Может, даже самих монстров.

– Правда? А ты смотрел «Седьмое путешествие Синдбада»[127]? Это мой любимый фильм.

Он отпустил мою руку и отпрыгнул в сторону.

– И мой, и мой тоже! Самый классный фильм в мире! Самое мое любимое там – это циклопы. Я на уроке рисования вылепил одного из глины.

Он поднял руки, скрючив пальцы,– ни дать ни взять трехпалая когтистая лапа циклопа – и издал циклопий рык.

– А помнишь, как Синдбад сунул ему факел в глаз, а тот сослепу споткнулся и свалился со скалы? Помнишь?

Я кивнул – мне это было так хорошо знакомо.

– Разве такое забудешь? Это ведь лучшая сцена. Сколько раз видел я эту сцену, когда был в его возрасте и сидел с дружками в четвертом ряду кинотеатра «Эмбасси», и потом, когда несколько лет назад моя внимательная жена подарила мне кассету с «Синдбадом» на Рождество? Магда, если я разозлю ее чем-нибудь, называет меня Секура – именем главного негодяя этого фильма.