Деревянные актеры

Я обмер и чуть не свалился с тропы. Тетка Теренция проталкивалась мимо Мариано, красная, разъяренная, задыхающаяся от злости. Позади нее толпились любопытные, привлеченные криком. Она меня увидела, и я понял, что пропал…

— Да вон же он стоит, пакостный щенок! — взвизгнула она и кинулась ко мне. Я хотел соскочить с тропы, но было уже поздно. Она стащила меня за шиворот.

— Поди-ка, поди-ка сюда, Джузеппе! Я тебя кормила, я тебя одевала, а ты как меня отблагодарил? Ах ты подлец, подлец!

Она ударила меня по щеке так, что я еле устоял на ногах. Пьетро захохотал. Тетка Теренция потащила меня к двери. Все завертелось у меня в глазах.

Вдруг дядя Джузеппе преградил нам путь.

— Постой, куда ты его тащишь, женщина? — строго спросил он. — Джузеппе служит у его сиятельства графа Гоцци, — он указал на сгорбленную фигуру в углу, — и он нам нужен сейчас. Приходи завтра в дом графа — он заплатит тебе его жалованье, и ты заберешь мальчишку домой. А теперь — ступай!

Тетка Теренция попятилась и выпустила меня из рук. Синьор Гоцци поднялся с ящика и подошел к нам.

— Что такое? Что еще случилось? — рассеянно спрашивал он, морщась как от боли. — Да, да, тетушка, я завтра заплачу, всем заплачу. Я один виноват во всем!

— Уходи! — сказал дядя Джузеппе, толкая тетку Теренцию к выходу. — Мальчишка нам нужен до конца представления.

Тетка Теренция ушла, бормоча что-то себе под нос. Мариано захлопнул за ней дверь и крикнул:

— На тропу!

И опять мы должны были стоять на тропе, дергать нитки и громко говорить, что полагалось! Я до сих пор удивляюсь, как мы не запутали нитки, когда голубка летала по кухне, а Труффальдин гонялся за ней вприпрыжку. И как мы не забыли, что нужно было петь и говорить! Ведь у нас головы шли кругом!

Я не помню, как кончилось представление и как мы пришли в дом Гоцци. Я очнулся, сидя на полу в большой полутемной комнате. На столе горела свеча, возле нее сидели синьор Гоцци и дядя Джузеппе, но я едва видел их сквозь слезы. На душе у меня было невыносимо тяжело. Я не хотел возвращаться к тетке Теренции. Я хотел вырезывать кукол и представлять с ними чудесные сказки в кукольном балагане. Сердце у меня разрывалось, и я громко плакал.

— Не плачь, Пеппо, не плачь! — шептал Паскуале, гладя меня по плечу. — Вот увидишь, все будет хорошо!

— Не реви, мальчик! — сказал синьор Гоцци. — Я выкуплю тебя у твоей хозяйки, и ты будешь по-прежнему жить у дядя Джузеппе!

— Нет, синьор, — сказал старик, — я не возьму его больше к себе. Он — обманщик. Почему он не сказал сразу, что он приемыш и записан в приходскую книгу!

— Потому что вы прогнали бы меня на рынок! — хотел крикнуть я, но не смог выговорить ни слова и только заплакал еще громче. Я плакал до тех пор, пока не уснул, положив голову на мешок с куклами аббата и Барбары, которые Мариано не захотел оставить на ночь в своем балагане!

Прощай, Венеция!

Наутро старый Анджело разбудил нас, уронив на пол тяжелый серебряный подсвечник. Он снял его со шкафа и чистил мелом, громко ворча, что из-за выдумок его господина приходится нести в заклад последнее барское добро. Он унес подсвечник, завернув его в тряпицу, и, возвратясь, отдал синьору Гоцци несколько монет.

— Мало! — сказал синьор Гоцци, пересчитав деньги. — Отнеси в заклад вот это! — Он вынул из кармана золотые часы и снял кольцо с пальца.

Анджело замахал руками и сказал, что эти вещи он не отнесет закладчику.

— Молчи, старина! Ты знаешь, я всегда плачу мои долги! — ответил Гоцци и выпроводил старика за дверь.

Ему пришлось много платить в то утро. Сначала пришла тетка Теренция. Я спрятался в чулан старого Анджело и слышал, как дядя Джузеппе бранился с ней. Она опять поминала приходскую книгу и грозилась, что будет жаловаться судье. А судья, наверное, засудит людей, сманивших ребенка у приемной матери! Наконец синьор Гоцци заплатил мое жалованье за то время, что я жил у дяди Джузеппе, и еще за полгода вперед, чтобы она оставила его в покое. Тетка Теренция ушла. Еще полгода я мог не возвращаться домой! Но куда я денусь, если дядя Джузеппе не возьмет меня к себе? Куда денемся мы с Паскуале? Мы были теперь одни на свете.

Потом пришел Мариано, грубый, злой, с красными глазами и опухшим лицом. Он рассказал, что сегодня утром сбиры побывали в балагане. Хорошо, что там был один Якопо. Они спрашивали его, правда ли, что вчера в балагане показывали куклу аббата Молинари и что кукольник Мариано скрывает у себя подкидыша — беглого слугу его преподобия. Якопо сказал, что он ничего не знает, притворился, что он глух и слеп. А со старика что возьмешь? Они ушли, но обещались прийти еще раз, когда сам хозяин будет в балагане!