Деревянные башмаки

— Может, и не будет, — равнодушно ответила учительница и повесила на доске плакат с текстом новой песни.

За окном полоскал дождь, а в песне говорилось о солнце, о счастье, о цветах — видно, оттого она и показалась мне такой наивной, приторной и просто-напросто глупой. Не было Нийоле — нашей замечательной певуньи…

Какова же была моя радость, когда на следующий урок в класс неожиданно вошел все такой же величественный и строгий математик. Он сухо извинился за то, что пришлось поменять уроки, и велел выложить тетрадки с домашними работами.

Урок показался длинным, как последняя четверть. Не успел зазвенеть звонок, и я вихрем понесся к дверям, чтобы поскорее найти калоши учителя.

В своей записке Нийоле написала всего несколько слов: «В этом году не едем». А ниже другим почерком и другими чернилами было дописано: «У Нийоле воспаление легких. Она в больнице. Завтра после уроков сможешь навестить. Второй этаж, 23 палата. Только не забудь про астры…»

Я узнал каллиграфический почерк учителя Виржинтаса…

УКРАДЕННЫЕ СЕКРЕТЫ

(Рассказ Гинтаутаса)

После большой перемены в классе стоит кислый запах хлеба, невыносимо клонит ко сну. Учитель биологии и географии Мустейкис, крупный, по-слоновьи неуклюжий мужчина с заспанным лицом, гундосит что-то про «солнечный Таджикистан» и ходит из угла в угол, точно подыскивая удобное местечко, чтобы прилечь. Из кармашка его широкоплечего пиджака торчит длинная металлическая расческа, которой учитель время от времени почесывает свой лысеющий затылок и показывает на карте границы государств, их столицы и моря.

Все привычки Мустейкиса нам давным-давно знакомы, мы выучили их наизусть, как осточертевшую таблицу умножения, как инициалы, вырезанные на старой парте.

Мустейкис преподает биологию, и ты после его уроков начинаешь ненавидеть цветы, которые «ассимилируют» и «диссимилируют» …Во время уроков географии у будущих Колумбов начисто испаряется всякое желание совершать путешествия в далекие края. «Солнечный» Таджикистан кажется серым, пыльным и унылым. Настроение у всех становится пасмурное. Одни приканчивают со скуки недоеденный завтрак, другие потихоньку переписывают упражнения по английскому.

На предпоследней парте в среднем ряду, то и дело зевая, сидит Алдуте. Та самая, о которой Марите однажды сказала: «Ты была бы самая симпатичная девчонка в классе, если бы умела одеваться». Алдуте слегка порозовела, слегка рассердилась и слегка задумалась. В тот день тоже был урок Мустейкиса — «солнечный Узбекистан»… Алдуте полушутя-полусерьезно вывела в тетрадке по географии жирный заголовок: «Что необходимо для того, чтобы я была симпатичной?» — и протянула тетрадь подружке. Марите подумала немного, грызя ручку, и принялась строчить:

«1. Остриги эти дурацкие косы и сделай модную прическу.

2. Если не хочешь смахивать на сороку, пореже надевай школьную форму.

3. Побольше самостоятельности и…»

И тут учитель вызвал Марите к доске. Рецепт красоты остался недописанным.

Сегодня Марите нет в классе. Алдона незаметно прислоняет к учебнику зеркальце и, откинувшись, смотрит, на сколько ей укоротить «эти дурацкие косы».

— Буконтайте! — выкрикивает Мустейкис, причесывая на карте Таджикистан. — Буконтайте!

Алдона выскакивает и смущенно глядит большими серыми глазами на учителя. (Эти глаза смягчили не одну суровую душу и не раз обрывали готовый сорваться упрек.)

— О чем мы сейчас говорили, Буконтайте?

Поспешно спрятав зеркальце, Алдуте молча кусает нижнюю губу: дескать, напряженно думает.

— Ты видела, что я показывал на карте?

— Горы… — попыталась угадать Алдуте.

— Ах, вот как? Так, может, соизволишь сказать, какие?

— Каракуль… Каракуль!.. — услышала Алдуте за спиной шепот Гинтаутаса. — Вспомни воротник на своем пальто.

— Каракулевые горы, где пасутся овцы, — ответила она учителю.

В классе послышался разноголосый смех. А Гинтаутас разошелся так, что парта под ним дрожала.

— Красота!.. — осклабился Мустейкис. — В озере овцы, в горах рыбы, а в классе, оказывается, и ослы водятся… Буконтайте, убери-ка зеркало и изволь глядеть на карту — еще раз показываю, где находится озеро Кара-Куль.

Тем временем Алдуте, обернувшись, бросила Гинтаутасу:

— Верблюд!..

Учитель долго еще тычет расческой в таджикские озера, города и вершины, а Алдуте продолжает стоять точно голая — она знает, что тот нарочно, в наказание оставил ее стоять.

— Эй, Алдонка, — слышит она снова шипение Гинтаутаса за спиной. — Ты нам панораму Душанбе заслоняешь.

Алдона оборачивается, чтобы нанести этому остряку удар в самое уязвимое место, но от досады лишь беззвучно разевает рот, не находя слов. Мустейкис же еще сердитее стучит расческой по столу:

— Если тебе неинтересно, Буконтайте, можешь покинуть класс!