Читаем Деревянные пятачки полностью

«Пускай гребет, — подумал я, хотя мне стало неловко оттого, что в лодке два мужика, а везет их женщина, — ну, пускай погребет немного, потом я сменю ее». Фавн снял свою куртку с молнией и стал загорать, положив голову на спасательный круг. У него была пухлая, розовато-белая волосатая грудь. Я не стал смотреть на него. Лиля, выставив острые коленки, натруженно изгибалась взад и вперед, гребя тонкими руками. На лице ее было старательное выражение. Я видел, она очень хотела, чтобы я был доволен.

— Давайте я погребу, — сказал я ей.

— Нет-нет, что вы, я не устала! — даже испуганно ответила Лиля. Она, наверно, боялась, как бы я опять не посадил за весла ее муженька.

— Надо поскорей на место встать, а так мы протянемся с час, не меньше, — сказал я.

— Я плохо гребу?

Но я уже шел к ней. Мне еще и потому хотелось сесть а, чтобы не видеть пухло-розовой груди фавна... рь была у меня перед. глазами Лиля, маленькая, с тонкой шеей, крупным, оттянутым книзу лицом, с жиденькими волосами. Что-то было жалкое в ней... Она дела поверх моей головы на мужа и улыбалась ему.

Неожиданно слева от лодки, у тростника, заплескалась вода — окуни гоняют малька! Они били сильно, яростно то там, то там, и вода прямо кипела.

— Здесь остановимся, — сказал я и торопливо опустил орь с кормы. — Опускайте свой! — крикнул я.

Раздался сильный всплеск. Это фавн выбросил якорь.

— Можно бы и тише, — сказал я. — Шуметь не рекомендуется. — Но это я уже так, про себя бормотал, охваченный тем нетерпением, которое всегда предшествует приближающемуся азарту...

«Все правильно — малек в нагретой воде, тут и ловить надо. Окуни еще придут, только надо подождать. А то, что они сейчас отошли... испугались шума, это ничего... ничего... ничего...» — Это я приговаривал, а сам, уже собрав удилище, глядел, куда бы лучше забросить мормышку с насадкой. И забросил, и стал ждать. И только когда поплавок успокоился, поглядел на своих спутников.

Фавн по-прежнему лежал бородой вверх. Лиля копалась в своей сумке.

— Чего вы не готовите удочки? — спросил я, забрасывая донку.

— Геник хочет есть, — ответила Лиля. — Вы будете?

Я не ответил. Глядел на поплавок: вроде бы его качнуло? Да, вот еще раз, и он тут же, поплясав, ушел под воду. «Окуневич. Вот я и обрыбился!» И, поправив червя, снова закинул. Попался еще окунь, покрупнее. Я достал садок, привязал веревку к уключине и опустил туда рыбу. Теперь уже я успокоился и находился в том бодром состоянии, когда появляется уверенность, что без рыбы не будешь. И верно, еще клюнуло. На этот раз плотвица. И ее в садок!

— Геник, смотри, сколько уже рыбы!

Ага, восхищаются! Что ж, я был рад и не утерпел, взглянул. Фавн держал на ладони банку с консервами, его губы лоснились от жира, — ему было не до рыбалки. Он был занят едой. Борода его была в томатном соку.

Опять заплескало у тростника. Я подбросил туда мормышку, и на жилке заходил окунь. Он здорово потянул удилище книзу, пришлось взять подсачок.

— Вот это да! — воскликнула Лиля. — Геник, смотри! Ты какую возьмешь удочку? Эту? Пожалуйста.

Он себе взял с длинным удилищем. Ей коротенькую. Лучше бы наоборот... Ну да ладно. Теперь уже три поплавка были на воде — два подальше и один, Лилин, у лодки.

— Ой! — вскрикнула Лиля и тут же выдернула из воды порядочного окуня. Он закружился над лодкой, ей никак было не поймать его рукой, и он сорвался за борт.

— Надо сразу в колени, к себе, — сказал я.

— Еще лучше в рот, — сказал фавн, перебросил удочку и даже не посмотрел на мормышку, есть ли там хоть наживка-то. Он сел так, чтобы теперь загорать грудью. Достал из куртки очки с защитными стеклами и посадил их на нос. И отвалился на спасательный круг, предоставив рыбе самой ловиться на его крючок.

Хорошо, что клевало, я был занят своим делом, и мне было не до него. А тут еще далеко-далеко, словно в воздухе, проплывают корабли — это из-за марева, — тоже отвлекает и успокаивает. На небо посмотришь, там, будто приклеенные, неподвижно стоят дневные облака... Хорошо! А тут еще клюет, и снова, как на аркане, ходит сильная рыба. Чего еще надо?

Лиля вытащила плотвицу. Закричала от радости.

— Можно, я в ваш садок опущу ее?

— Конечно.

Фавн загорал. В конце концов я перестал обращать него внимание. Черт с ним, пускай спит! Я бы даже забыл о нем, если бы Лиля время от времени не вскрикивала: «Смотри, Геник, еще поймала!» Мне нравилось ее оживление. Это хорошо, когда человек заинтересованно относится к делу. Хоть и к рыбалке, — если пришел ловить рыбу, надо ловить или по крайней мере стараться поймать, а не валять дурака... Задергало донку, и я вытащил хорошего подлещика. А после него как отрезало! Это, наверно, потому, что появился ветер, и малек ушел в тростник.

— Ну что же, поедем к берегу, — сказал я, — в полдень рыба плохо берет. Сварим ушицу.

— Геник, ушицу будем варить! — воскликнула Лиля.

Фавн готов был плыть к берегу, он расторопно натянул на себя майку, куртку с молнией и поднял якорь.

— Садитесь на весла, — сказал я ему.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дом учителя
Дом учителя

Мирно и спокойно текла жизнь сестер Синельниковых, гостеприимных и приветливых хозяек районного Дома учителя, расположенного на окраине небольшого городка где-то на границе Московской и Смоленской областей. Но вот грянула война, подошла осень 1941 года. Враг рвется к столице нашей Родины — Москве, и городок становится местом ожесточенных осенне-зимних боев 1941–1942 годов.Герои книги — солдаты и командиры Красной Армии, учителя и школьники, партизаны — люди разных возрастов и профессий, сплотившиеся в едином патриотическом порыве. Большое место в романе занимает тема братства трудящихся разных стран в борьбе за будущее человечества.

Георгий Сергеевич Березко , Георгий Сергеевич Берёзко , Наталья Владимировна Нестерова , Наталья Нестерова

Проза / Проза о войне / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Военная проза / Легкая проза
О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза