Деревянные пятачки

Так вот, прежде чем решиться на такой шаг, я подумала: «А что ждет меня впереди, если я не уйду?» И мне стало страшно. Страшно оттого, что впереди ничего светлого не видно. Видно другое — безрадостное доживание до старости, при старости, до смерти. Брррр! И тогда я придумала другое. Пожить одной. С моей специальностью и опытом в любом городе найти работу не проблема. Попробую хорошо поработать, так, чтобы весь фосфор ушел на творчество. Кто знает, может, еще и не вечер, и не последний звонок, и я еще успею создать кое-что такое, чем можно будет не только одной мне гордиться. Не такой уж я бесталанный архитектор. Только вот беда, этот архитектор больше думал о тебе, а не о себе. Ну и, конечно, об Игоре. Как я без него? Фактически без него я вот уже последние полтора-два года. Потому что он, как и ты, сам по себе. А дальше совсем отойдет. Сыграет эгоизм молодости, своя семья и т.д и т.п. Так что ни грустить, ни тревожиться он обо мне не станет. В этом ты сам вскоре убедишься. Только запрети ему пропадать ночами. К добру такое не приведет. А во всем остальном вы будете похожи как две капли воды. Ты его не допустишь в свой мир, он тебя в свой. Ну, а что касается меня, если бы я осталась, то вы оба меня не допускали бы в ваш мир.

Так вот, о том, чтобы еще поработать. Ты как-то сказал, когда я поделилась своими мыслями о своей работе — тогда мне поручили разработку очень интересного комплекса: «Когда на земле исчезнет последний человек, останется, от всех наших дел, только невыполненная работа». Это к тому я вспомнила, что ты никогда не находил полного удовлетворения в своей работе. В самой ее сути. Тебя больше интересовало должностное продвижение. Может потому, что она у тебя более механическая, нежели творческая. Я на свою обижаться не могу. Современная архитектура в наших условиях дает безграничные возможности для поиска. Особенно это относится к архитектуре государственных учреждений.

Так почему бы мне... Впрочем, чего это я. Вряд ли уж так тебя интересует, чем я буду заниматься. Прощай! За окном светает. Впереди весь Дальний Восток.

В Свердловске женщина опустила это письмо в почтовый ящик. Была она стройная, в легком плаще, с непокрытой головой. Постояла, глядя в высокое чистое небо, и неторопливо направилась к своему вагону.

Через несколько минут поезд пошел дальше.

1975

«Неряха»

Нет, не сразу, а как-то время от времени он стал замечать в самых затаенных местах паутину, на полу в углах серые холмики пыли, приставшую твердую крошку на краю вымытой чашки или тарелки. «Только еще этого не хватало, — раздраженно думал он, — неужели так всю жизнь было, только не замечал, а теперь, сидя на пенсии, от нечего делать все вижу...»

Константин Николаевич поглядел на жену. Она сидела, низко склонив голову над шитьем. За последнее время у нее появилась какая-то странная потребность чинить рваные носки, ставить заплаты на застиранные полотенца. Нет, совсем она стала не такой, какою он знал ее все тридцать пять лет. Совсем не такой. А когда-то была огонь-девица! Может, потому и понравился ей, что был противоположен по характеру: тих, как агнец. Она подбегала к нему и смеялась во весь свой белозубый рот, сияя синими глазами.

— Чего ты все в стороне? — кричала она. — Идем к нам. Идем! — Она хватала его за руку и тянула на волейбольную площадку. И хохотала, видя, как он мажет по мячу. — Да ты не так, ты режь его, делай крученым. Ну, делай!

Он не понимал, чего она пристает, зачем ему волейбол, но был доволен, что она интересуется им.

«Красивая, — думал он. — Этого никак от нее не отнимешь...»

И в самом деле, она была хороша. Даже начальник экспедиции, солидный инженер, пытался за ней ухаживать, но он казался ей стариком, хотя ему было всего сорок лет.

— Настя, Настенька, — густым басом говорил он, — ну, волейбол, ну, Костя, но зачем же кричать?.. — и снисходительно улыбался.

— А я не кричу, у меня голос такой! — смеялась в лицо начальнику экспедиции Настя и тянула Костю, нерасторопного младшего техника, на площадку.

Когда Костя женился на ней, то начальник экспедиции с грустью сказал: «Опередил меня молодой». А когда узнал, что родилась дочь, сделал такие удивленные глаза, будто сын — это уж куда ни шло, но чтобы дочь... «Дочь?» — и развел руками, и поздравил младшего техника, впервые назвав по имени-отчеству.

Да, конечно, она была размашиста и далеко не из той категории аккуратисток, которые любят во всем порядок и чистоту. Но он заставил ее быть аккуратной. Ему не нравилось, как она громко хохочет, находил в этом не то чтобы вульгарное, но... воспитания, конечно, никакого не было. И осаживал ее. И она перестала смеяться. Не только громко, но вообще перестала. Да, удивительно, как это он — тихий, почти незаметный — сумел подчинить ее себе, такую волевую девицу. Видимо, потому, что был последователен в выполнении своей цели, а она неорганизованна, «человек порыва». Еще был у нее странность — была не в меру доброй.

Однажды увидела на улице плачущую женщину.

— Почему вы плачете? — спросила она.