Деревня Пушканы

— Правильно. Иначе с такими греховодниками и не управиться, — бросил первый. — Слыхали, что отец викарий на днях сказал? «По воскресеньям порядочные люди в церкви богу молятся, а вы на постелях валяетесь».

— Удивительно, что вы только сейчас бастовать решили… — был потрясен увиденным Андрис. — Право, на крестьянских дворах со скотиной куда человечнее обращаются, чем у вас тут с рабочими.

— В больничной кассе не страхуют, обещанного при найме не платят, — продолжал рассказывать седобородый. — Когда меня к кирпичному прессу приставили, четыре с половиной лата в день посулили, а в получку по три восемьдесят выдали. За больше и всякий другой работать согласится. Теперь в Латвии охотников найдется, хоть отбавляй.

— Разумно поступили, что завод на время забастовки не оставили. — Андрис попытался выяснить, как они догадались своих мест не покидать.

— А нас в тюрьму не засадят за то, что завод заняли? — протиснулся мимо седобородого маленький человечек, заросший давно не бритой щетиной. — Нам не перестают угрожать этим.

— Мы что, громилы какие-нибудь? — ответил ему седобородый.

— Верно, не громилы вы. Только не давайте хозяину повода к силе прибегнуть. — И Андрис принялся рассказывать, какие существуют правила и как в том или ином случае действовали во время забастовок рабочие. Разговор затянулся, тем временем появился и Анцан.

— Держитесь? — глубоко вздохнул он. — И правильно делаете! Рабочий человек должен уметь постоять за себя!

— Товарищ депутат, на заводе совершенно невыносимые условия, — сообщил Андрис все, что он только что увидел и услышал.

— Да что ты! — широко раскрыл Анцан глаза от удивления. — Покажите, немедленно покажите! — Нечто чрезвычайное! Нарушение всяких законов демократии. Никто не вправе держать рабочих в таких условиях, — возмущался от души Анцан. — О ваших страданиях должны немедленно узнать сейм, правительство, вся Латвия. Следует поставить вопрос, где мы живем? В Африке у людоедов или в цивилизованном государстве? Обманывать рабочих при выплате положенного… А скажите, свои требования вы заводчику в письменном виде предъявили?

— Нет. Когда он в получку кинул нам по латовой монетке, мы в один голос прокричали «мы работать не будем», и все.

— Это, товарищи, не годится, — покачал головой Анцан. — Так вы ничего не добьетесь. Каждой забастовке следует придать законную, демократическую форму. Надо ясно сформулировать требования, избрать руководство забастовки. Человек пять, которые поведут с предпринимателем переговоры от имени всех, будут поддерживать связь с внешним миром. Хорошо, что мы с товарищем Пиланом оказались тут. У нас опыт. Я как депутат сейма хорошо знаю законы. Я, то есть мы, охотно вам поможем. Сейчас мы у себя, там, где остановились, набросаем на бумаге все ваши требования. Через час-два встретимся снова, все согласуем, выделим забастовочный комитет, сходим к хозяину.

— Для начала неплохо. — Депутат в комнате заведующего молочным заводом выкладывал на стол содержимое своего портфеля. — Только не нравится мне, что они завод заняли. Завод — частная собственность; то, что они сделали, сильно попахивает большевизмом.

— Но завод одновременно является и их жильем.

— Так-то оно так, но… — золотое вечное перо Анцана опять запетляло по бумаге. Слово «положения» было отчеркнуто тремя жирными линиями.

— Знаешь, братец, — депутат отложил ручку, — пока я тут пишу, ты сбегал бы на почту и позвонил в Ригу, в редакцию, и рассказал бы, что здесь творится, как обходятся с людьми в цитадели христианской партии. Журналисты напишут, надо только сообщить факты.

Востроглазая телефонистка вмиг связалась с Ригой, но только она услышала, что разговор про забастовку, как позвала мужчину в форменном пиджаке и пошепталась с ним, после чего в аппарате что-то затарахтело, и разговор оборвался.

— Повреждение на линии! — мужчина открыл дверь кабины. — Разговор не состоится.

— Когда починят линию? — Андрис хорошо понимал, что произошло, и решил хотя бы как следует потрепать нервы прислужникам здешних господ. — Потрудитесь добиться соединения по другой линии. Ведь я уплатил!

Игра в прятки продолжалась. Звонки, потрескивание, обрывистые переговоры с невидимыми далекими коллегами, извинения, ожидания — и опять отрицательный ответ.

— На такое обслуживание я буду жаловаться директору департамента почты и телеграфа! И в сейме при обсуждении бюджета ваше телефонное отделение тоже будет упомянуто должным образом, — пригрозил уходя Андрис.

На дворе фольварка перед амбаром стояло несколько повозок, там же толпилась кучка крестьян. Среди них Андрис узнал их возницу.

Андрис подошел к ним. У четверых был такой же неприглядный вид, как у его знакомого, пятый был в сапогах.

— Возчики кирпича, барин.

— Положение обсуждаете?

— Обсуждаем. — Тот, что в сапогах, привалился к кузову ближайшей повозки. — Что же барин скажет? Скоро они там, внизу, дурачиться перестанут? Я вечно ждать того, что мне причитается, не собираюсь.

— Рабочим не меньше, чем вам, причитается. Без их труда у вас, возчиков, вообще, никакого заработка не было бы.