Это была не совсем правда — миссис Смит, помимо прочего, говорила о своих детях и даже сводила Нину в детскую, чтобы познакомить с младшими дочерьми, одной из которых оказалось тринадцать, другой — четырнадцать. Когда они вошли, старшая сделала грациозный книксен и опять принялась играть в куклы с сестрой. У Нины запылали щеки: что бы сказали эти люди, узнай они ее настоящий возраст? Но когда она прошла мимо зеркала в холле, к ней вернулась уверенность в себе — из зеркала на нее смотрела не девчонка, а молодая замужняя женщина.
_____
Вскоре приглашения посыпались градом, по большей части от жен и матерей брайтонских коллег Ричарда. Внимательно приглядываясь к английским дамам, Нина обнаруживала, что во всем, что они делают, есть какое-то неуловимое отличие от того, к чему привыкла она, — в том, как они держат вилку, пьют чай, сидят в кресле.
— Скажи, я что, как-то не так хожу? — спросила она однажды у Ричарда.
— Не так ходишь? — На его лице читалось недоумение. — Что ты имеешь в виду?
— Вчера у миссис Янг после чая мы пошли прогуляться по приморскому бульвару, и миссис Сэйлз сказала мне: «Миссис Трулав, я вынуждена попросить вас идти чуть помедленнее — мне за вами не
— Ах это, — он кивнул. — У англичанок, во всяком случае у женщин среднего класса, принято ходить медленно.
Беседы, которые вели английские леди и русские дамы, тоже различались. Англичанки были настолько опутаны всякими табу, что зачастую под конец вечера Нина уже переставала понимать, о чем они говорят, даже если речь шла о каких-то пустяках. Когда она попыталась объяснить все это Ричарду, он замахал руками.
— Но, милая, это же и есть суть английского разговора. В нем важно не столько то, что говорится, сколько то, что умалчивается, и то,
Может быть, потому, что Англия такая маленькая страна, они не представляли себе, насколько необъятна и многообразна Россия. Узнав ее девичью фамилию, они были уверены, что она приходится родственницей балерине Тамаре Платоновне Карсавиной и непременно должна была встречаться с Нижинским! Казалось, они представляли Россию этаким лондонским пригородом, где все друг друга знают.
Первое время Нина была нарасхват в двух «лагерях» брайтонского общества. Ричард тщательно растолковал, чем они отличаются друг от друга.
«Законодательницы мод» одевались по последней моде, питали слабость к узким шелковым перчаткам до локтей, которые не снимали даже во время еды, и носили экстравагантные прически. Впрочем, им было далеко до самых отъявленных модниц в Ницце — те щеголяли в вечерних платьях в сочетании с дневным капором без ленточек и туфлями-лодочками с острым носом. Но «законодательницы мод» быстро разочаровались в Нине и после пары приглашений ее оставили в покое.
«Кумушки» тоже поначалу заинтересовались Ниной. Одного того, что она русская, уже было достаточно, чтобы привлечь их внимание, хотя их страстью оказалась не столько культура, сколько карты. Они играли регулярно, особенно в бридж «аукцион», который, как вскоре узнала Нина, первоначально назывался в Англии русским вистом. Они приглашали Нину, ожидая от нее особенного мастерства за карточным столом, но она была полной невеждой: мама считала игру в карты развлечением для старух. Когда стало ясно, что Нина ничего не смыслит в картах, приглашения прекратились.
Вскоре после того как они въехали в дом на площади, Ричард представил Нину своему хозяину, мистеру Льюишему, который жил в роскошном особняке на Кингс-Гарденс.
— Миссис Трулав… — Мокрые седые усы пощекотали ее руку. — Не могу выразить, как я рад. Долгие годы я твердил Ричарду, что человек с его положением, да еще с такой фамилией…[3]
— он засмеялся своей шутке, — должен — нет, простоМиссис Льюишем хмурилась на них с портрета в течение всего ужина. Ростбиф, как всегда, был жестким как подошва — английская стряпня оказалась дрянной. Говорили о всяких пустяках: о том, что пишет передовица утренней «Таймс» о судоходстве на Темзе, о слухах, будто король со своей свитой настреляли без небольшого четыре тысячи фазанов… Но Нина, сидя с мужчинами, была счастлива уже тем, что, заговорив о делах фирмы — о цинке, олове, серебре, — они не повышали голосов, не дубасили кулаками по столу.