Дерево-людоед с Темного холма

Медленно, очень медленно фигура спускалась вниз по металлической лестнице на внешней стороне трубы. Я осторожно приблизился к дымоходу.

На землю спускался целый и невредимый Митараи. Без куртки и босиком, но наконец в безопасности. Он жив!

Мой друг спустился на крышку печи, затем спрыгнул вниз и нетвердыми шагами, будто во сне, медленно подошел ко мне.

Даже при свете луны я видел, что его волосы всклокочены, щеки впали, а под глазами залегла глубокая тень. Всего за несколько часов он совсем ослабел. Похоже, мой друг израсходовал все свои силы.

– Эй, Митараи!

Я хотел спросить, в порядке ли он, но Митараи резко поднял правую руку, чтобы я замолчал, и произнес тихим голосом:

– Теперь мне все ясно.

Он даже не посмотрел на меня – его взгляд был прикован к камфорному лавру, возвышавшемуся вдалеке.

– Есть буквально пара деталей, которые мне пока не ясны, – сказал Митараи и сдвинулся с места.

Ступив вслед за ним на гравий и подняв один ботинок, я сказал:

– Может, наденешь обувь? Давай, я принесу? – Второй ботинок был далеко.

Митараи продолжил свой путь босиком – похоже, обувь его мало волновала. Я шел рядом с ним, подставив свое плечо.

– Они оба сняли свою обувь. Оба брата – Таку и Юдзуру.

Я медленно кивнул. Все верно. Меня смутило то, что Митараи последовал их примеру.

– Хочешь сказать, это связано с дымоходом?

– Верно. Из-за дымохода, – Митараи кивнул.

– Чтобы карабкаться?

– Нет. На ржавой металлической лестнице в обуви может быть опасно, нужно лезть без нее. Было небезопасно, – слова Митараи звучали неясно.

– Я не очень хорошо понимаю, но, получается, что Таку и Юдзуру тоже поднимались на дымоход?

– Да нет же! – Митараи раздраженно помотал головой из стороны в сторону. – Все наоборот! Они никогда не поднимались на дымоход.

– Что?

Я все больше терялся, не в силах уловить смысл его слов. Голова у меня шла кругом.

– О чем ты говоришь?

– Хватит, Исиока-кун, я устал. Поговорим позже. – Митараи поднял с земли второй ботинок, затем достал из кармана носки, засунул их вовнутрь и, держа обувь в руках, продолжил свой путь к главному дому босиком.

– Зачем ты вообще поднялся наверх? Просто из прихоти?

У Митараи часто бывали перепады настроения, если вдруг не хватало идей.

– Это страшный дымоход, Исиока-кун, – заметил мой друг. – Проходящие мимо люди понятия не имеют, насколько он опасен. Это оружие страшнее любого ножа.

Пройдя через калитку, оставленную открытой, мы вернулись во владения семьи Фудзинами. Перед нами стоял увитый виноградной лозой дом. В это мгновение он показался мне заброшенным домом на кладбище, наполненным предчувствием смерти.

Я много раз смотрел на него, но раньше не замечал ничего подобного. Этот дом наконец заговорил со мной: то было старое надгробие, построенное над бесчисленными могилами грешников.

Я все понял. Я увидел назначение этого дома. Митараи, выглядевший смертельно уставшим, как всегда, осознал это раньше меня.

Перед этим огромным надгробием, увитым виноградными лозами с трепещущими на ночном ветру листьями, стояла женская фигура, освещенная лунным светом. Девушка стояла к нам боком. Я хотел подойти к ней ближе, но Митараи удержал меня за руку:

– Тссс!

Мы остановились и перевели дыхание.

Это была Леона. Она медленно шла мимо дома, ее точеный профиль нежно подсвечивала голубоватая луна. Девушка направлялась к холму, в сторону камфорного лавра. Гул ветра и шелест листьев. Шаги девушки казались беззвучными – Леона словно плыла по воздуху. Мы наблюдали за ней, замерев на месте.

Леона медленно шла перед стеной, словно сотканной из виноградных листьев. Ее лицо ничего не выражало. Мы проследовали за ней до угла дома. Слегка покачиваясь, девушка повернулась к нам спиной, и теперь стояла прямо у камфорного лавра. Это был конец ее пути.

Мы держались на небольшом расстоянии от нее, стараясь не производить шума. Я заметил на земле один ботинок Митараи и его куртку, которую я снял с ветвей дерева.

Леона что-то говорила. Я приблизился к ней. Высокий, детский голос, похожий на пение или крик, – я не мог разобрать слов, словно это был не японский язык. Может, английский? Нет, это был не английский. Странный язык, непонятный. Митараи, похоже, тоже ничего не понял.

Внезапно девушка подбежала к лавру и ударила ладонями по его стволу. Она изо всех сил толкала дерево, а потом неожиданно зарыдала в голос: чем громче становились ее рыдания, тем менее членораздельной была речь. Не переставая плакать, она била кулаками по стволу дерева – сильнее, потом слабее – казалось, бесконечно. Вдруг тот открыл свою черную пасть, обнажив большую полость, в которой были обнаружены четыре тела.

Девушка разговаривала с камфорным лавром. Или, может, мне так показалось? Плача и колотя руками по стволу, она говорила с ним на непонятном языке.