Дерево Серафимы

– К бывшему главному бухгалтеру, – сказала она. – Пойдемте на лавочке посидим, Евгений Васильевич. Или в дом пройти хотите?

– Да нет, пойдемте на лавочку. Погода-то, а?..

– Да. Солнышко сегодня с утра. Но синоптики на ближайшее будущее тепла не обещают.

– Глобальные изменения климата, – я кивнул головой. – Ничего.

Урожая своего не будет, будем картошку в Африке покупать.

– Уже покупаем.

– Картофель – он и в Африке картофель. Я вот, например, понятия не имею, чью картошку ем. Африканскую или нашу.

– И разницы не чувствуете?

– Не-а, – помотал головой я, – абсолютно. Я вообще культа из еды не делаю.

– А она есть, – задумчиво сказала Ядвига Николаевна.

– Что?

– Разница.

Мы присели на деревянную скамейку у баньки, и она закурила. Очень не вязалась тонкая длинная сигарета в ее ухоженных пальцах с дачно-огородным нарядом.

– А вы что, бросили? – спросила Ядвига, видя, что я не собираюсь составлять ей компанию. – Врачи запретили?

– Я сам. Никто не запрещал. Решил жить, – я испытующе посмотрел на нее, – и жить долго. И не просто жить, работать буду.

– Вы меня простите, Евгений Васильевич…

– За что?

– Ну… – Ядвига замялась. – Когда вы заболели… Я не звонила вам, и не приходила навестить. Думала, вам не до работы и не до меня со всеми этими проблемами. С рабочими и… с моими личными…

– Зря вы так думали, Ядвига Николаевна, – сказал я, – мне до всего есть дело. Но вы правы, какое-то время мне действительно было не до работы и не до чужих проблем. Плоховато мне было, честно признаюсь, но теперь все позади. Я вышел на работу. Сегодня вышел.

Теперь будем с вами работать. – Я поднял руку вверх, заметив, что

Ядвига пытается возразить. – Все знаю, все понимаю. Без меня вам было тяжело. У Гриши Извекова отношение к вам понятно какое. Он свою какую-то девицу трудоустроить хотел.

– И что? Не удалось трудоустроить?

– Сегодня я этой девушке отставку дал. Мне нужен не просто главный бухгалтер, мне нужны вы, Ядвига Николаевна. Кстати, Григорий тоже уволился. Я подписал его заявление пару часов назад.

– Вот как? – Ядвига напустила на себя безразличие, но я заметил, что это известие ее понятное дело совершенно не опечалило, она с трудом сдерживала довольную улыбку.

– Да. Теперь все надо в соответствие приводить…, по своим законным местам расставлять.

Ядвига пожала плечами, этот жест был почти незаметен под широким комбинезоном, похожим на балахон.

– Расставляйте, – сказала со вздохом.

– Вместе с вами дорогая Ядвига Николаевна, только вместе с вами.

Вы зоветесь главным бухгалтером, но на деле вы главный человек в нашей фирме. Без вас мы пропадем. Да и вам, я думаю, без работы не сладко. И в финансовом плане и в моральном. Я прав?

– Я вторую неделю живу на даче и мне хорошо тут. – Усмехнулась: -

К земле привыкаю…

Эта шутка из арсенала Гриши Извекова, я как-то ее уже слышал из его уст. Наверное, и тут, отправляя Ядвигу на заслуженный отдых, он цинично посоветовал немолодой женщине привыкать к земле. Вот сукин сын! Но предприимчивый же и работоспособный сукин сын, этого не отнять.

– Будете ковыряться в земле по выходным, – сказал я. – А хотите, я вам помогать буду? У меня дачи нет, свободного времени – завались!

А если что-то серьезное в вашем огороде надо будет сделать, я могу временно мобилизовать на борьбу за урожай всех наших менеджеров. Им это будет на пользу – растрясутся и дело сделают. А между делом пообщаемся друг с другом по поводу перспектив развития бизнеса в одной отдельно взятой фирме. Тренинг-семинар своего рода проведем, с выездом на природу. Хотите?

Ядвига улыбнулась:

– Нет, не хочу. Не то, чтобы я вашей помощью пренебрегаю, нет.

Знаете, Евгений Васильевич, мне ведь эта дача самой… ну, есть она и есть. Платили вы мне хорошо, на жизнь хватало. На Алешку родители деньги регулярно присылают. Так что… А это у меня не огород, а дача, здесь только цветы растут, да ранетка. Я и ранетки-то не собираю, птички склевывают. А за картошку я от нечего делать взялась.

– Ну, так что? – Я испытующе посмотрел на Ядвигу.

Она взглянула мне в глаза и улыбнулась. Я понял, что мне удалось ее уговорить.

12. Ева.

Прошел месяц, а потом еще десять дней. Двадцать третье июля прошло, а я и не заметил, я совершенно забыл, что этот день планировался мной и доктором Малосмертовым как последний день моей жизни. Кстати, Андрей Александрович потерял ко мне всякий интерес.