Дерево, увитое плющом

«Я бы не сказала, что тебе уж так нужно беспокоиться. У тебя вагон времени, в конце концов. Тебе всего девятнадцать».

«Знаю». Еще один вздох и унылая тишина.

Я сказала через минуту: «Может, поговорим о чем-нибудь еще? Совсем не обязательно рассказывать мне то, чего не хочешь».

«О-о-у, но я хочу. Это в общем-то одна из причин, почему я так мечтала встретить тебя снова. Я думала ты поймешь, увидишь…»

«Дорогая моя», — ответила я беспомощно.

«О-о-у, я знаю, что ты его не знаешь, но когда узнаешь…»

«Да я не об этом. Не могу понять, какого дьявола ты вообразила, что я могу как-то помочь? Я… из своей-то жизни устроила ужасную путаницу».

Я почти ожидала рутинного автоматического ответа, потока доброжелательных возражений, но этого не последовало. Она ответила: «Именно поэтому. Люди, у которых все происходило, как им хотелось, не понимают судьбы. И у них нет времени думать о том, что жизнь творит с кем-то еще. Но если человеку самому было больно, он уже способен понять. Он делается живым. Это единственная польза от боли, которую я смогла придумать. Весь треп, как надо приветствовать страдания потому, что они возвышают душу — это вздор. Люди должны избегать боли, как болезни, если получается… Но если приходится ее выносить, она может сделать их добрее. Выть добрым — главное, да?»

«Понятия не имею. Сама не разобралась. И в дождливый день я верю совсем не в то, во что в солнечный. Но, может, ты права. Жестокость — самая плохая вещь на свете, доброта вполне может быть лучшей. Если подумать, она охватывает почти все. Собственный долг по отношению к ближним».

«А долг ближних?»

«Дорогая, даже не буду притворяться — не ведаю, какой у них долг. Придется обойтись моим долгом по отношению к ним. Может, мне это зачтется».

Она лениво протянула руку и сорвала маленькую веточку цветущего боярышника. Молочные головки еще живых цветов опустились, я чувствовала их густой, усыпляющий запах. Она вертела цветок между пальцев, он раскачивался и кружился, как крохотная карусель. Юлия казалась очень молодой и неуверенной, колебалась на пороге какого-то признания. Я заговорила взволнованно: «Юлия».

«М-м?» Она, казалось, полностью сосредоточилась на цветке.

«Юлия… Не спрашивай сейчас, но… Ну, просто помолчи немного о состоянии дел между тобой и Дональдом, ладно? Я имею в виду, если людям хочется делать преждевременные выводы, как Бетси, то пусть себе».

Цветы прекратили вращение. Она повернула голову, глаза удивленно расширились. «Бог мой, почему?»

«Извини. Не могу объяснить. Но если ты действительно решила принять предложение Дональда, когда он попросит… и если можешь заставить его сделать это за три недели, я умываю руки, но… Ругайся, если хочешь, с ним наедине, но пусть никто не видит, что у тебя есть сомнения».

«Солнце мое! — К моему облегчению, она развеселилась. — Это — Совет Тетушки Агаты Юным Девицам, или ты кого-то конкретно имеешь в виду, когда говоришь «никто»?»

Я задумалась. В тот момент я чуть не изложила Юлии всю историю, но вместо этого просто сказала: «Ну, например, дедушку. Удар весьма его напугал, и он переживает по поводу будущего. Нашего будущего».

Она посмотрела взросло и мудро. «Ты имеешь в виду мое будущее теперь, когда вернулась домой ты?»

«Да. Ты знаешь мужчин его поколения, они думают, что ничего, кроме брака… Знаю, ты еще очень молода, но… Он бы очень хотел, чтобы ты была устроена с кем-то вроде Дональда. Уверена, он ему тоже понравился. Поэтому… Не раскачивай лодку слишком сильно и, в любом случае, не делай этого здесь».

«Лодку? Мистер Исаакс и прочая компания? — Она неожиданно засмеялась. — Я так и думала, что чем-то тут попахивает! Не волнуйся, Аннабел, ради Бога! Все, что я хочу — прожить собственную жизнь так, как хочется, и думаю, именно думаю, что это включает Дональда! — Она уронила руку на мою. — Но ты больше никогда не уходи, обещаешь? — Я не ответила, она приняла это за согласие, мягко пожала мне руку и отпустила. Потом добавила жизнерадостно: — Хорошо, не буду раскачивать никакие лодки. И все шторма моей любовной жизни разобьются, перельются, расплещутся… о римский лагерь».

«Крепость».

«О Господи, да. Я должна научиться точности относительно самых важных вещей в жизни. Крепость. Смотри, конь мистера Форреста, вон там, как тень. Выглядит ужасно тихим. Тебе понравилось, как все качают головой и говорят: «Его будет трудно учить»?»

«Да, весьма. Но думаю, это правда. У потомков Блонди всегда такая репутация».

«Серьезно?»

“Ты не знала? И дедушка говорит, что этот — от Эвереста».

«От Эвереста? А, поняла, это имя отца?»