Дерни смерть за саван

– Ничего существенного. И только о тех, кого мы и так рассекретили. Имена? Они могут быть вымышленными… Да и что проку от того, что мы знаем, как их зовут? Диего, Хуан, Пепе – так зовут половину мужчин в Испании. Запишите этого малого в свою книжечку, сеньор Лопес.

– Уже записал. Это все? – Жандармский начальник степенно закрыл блокнот, убрал в карман. – Я настроен скептически, господа, но обещаю вам принять меры по розыску означенных субъектов. Я поставлю вас в известность, если будет результат.

– И на том спасибо…

Фарш, бывший некогда одаренным инженером, отвезли в жандармский участок, где им занялся штатный медик, приписанный к гражданской гвардии. Сеньор Лопес сразу предупредил, что если идентифицировать останки не удастся (а вероятность этого равна почти нулю), то они, согласно правилам, будут погребены в безымянной могиле.

– Кончите не позавидуешь, – сказал Максимов, когда они с Анитой возвращались домой через выкошенное чумой селение пастухов. – Ей даже откажут в праве поставить на этой могиле памятник с фамилией ее мужа.

Кончита чувствовала себя худо. Скованная апатией, она сидела в кресле, невидяще смотрела перед собой, по временам заливалась слезами и звала Хорхе. Анита провела с ней сеанс психотерапии по методике Иоганна Рейля.

– Пойми, – внушала она, – для тебя ничего не изменилось. Ты смирилась со смертью Хорхе еще полгода назад. Рана уже стала затягиваться, так не позволяй ей открыться снова. Помни о нем, но пусть твоя скорбь не будет так свежа и остра, как в те дни, когда тебе сообщили о катастрофе на мосту. Нельзя переживать дважды одну и ту же трагедию, понимаешь?

Одним сеансом не обошлось, понадобилось два дня, чтобы убедить Кончиту выйти из депрессии. Все это время Анита провела рядом с ней, недосуг было отвлекаться ни на что другое, включая розыски злоумышленников, убивших Хорхе. А они меж тем затаились, перестали осаждать «дом на куличках» и никоим образом не давали о себе знать. Максимова это и радовало, и беспокоило. Чутье подсказывало, что так легко бандиты не отвяжутся.

На третий день Максимов напомнил Аните о ее намерении вернуться к опросу соседей.

– Сидим и сидим, а вражины не дремлют. Надо бы как-то расшевеливаться…

Анита согласилась, что тянуть далее нельзя. Ей и самой претило бездействие.

Поручив уже более или менее оклемавшуюся Кончиту заботам Вероники, они вдвоем отправились наносить визиты. Анита напрасно доказывала супругу, что этот променад совершенно безобиден, Максимов и слушать не хотел, вызвался идти с нею – и точка.

Обогнули холм, на котором уже не было давешнего художника, и направились к особнячку доньи Эспиносы, но Анита вдруг остановилась и тихо шепнула:

– Смотри!

По улочке, до которой они не дошли шагов пятнадцать, быстро двигалась высокая женщина. Роста ей добавляли огромные тонкие каблуки. Над ее плечами развевались по ветру волосы цвета поздних осенних листьев, а подол платья едва прикрывал колени. Единственным предметом одежды, соответствовавшим сезону, был китайский плащик из рисовой соломы, накинутый на плечи.

– Впечатляет, – оценил Максимов. – Так одеваются девицы с площади Пигаль.

– Я не про то… Это она! Женщина, которая просила продать дом.

– Но покупателей было много…

– Кончита хорошо запомнила только ее. Выглядит вульгарно – и не захочешь, запомнишь. Проследи за ней!

– Я?

– Наши с Кончитой лица… вернее, наше с ней лицо… уже примелькалось, а тебя тут мало кто знает.

– Зачем мне за ней следить?

– А если она приведет нас к Пепе, Хуану и остальным? Алекс, не стой, она уходит!

Максимов натянул пониже на брови форменную фуражку с белым верхом – память об армейском прошлом – и двинулся за рыжеволосой. Анита проводила их глазами и свернула во дворик пожилой дуэньи, с которой познакомилась ранее.

Женщина с огненными волосами шагала себе посреди улицы, бесстыдно виляла бедрами и напрочь игнорировала осуждающие взгляды старушек, чьи сморщенные телеса были затянуты в целомудренные одеяния цвета мясной подливы. Максимов смотрел на нее сзади и находил, что такая аппетитная гетера способна соблазнить кого угодно.

Каково же было его удивление, когда она свернула не к борделю, а к зданию с гипсовыми барельефами, где располагалась городская библиотека. Вошла. Максимов, досчитав в уме до десяти, отправился за ней.

Это была частная коммерческая библиотека, из тех, что широко распространились по миру в минувшем веке. Посетители получали доступ к книгам за символическую плату. Народу в пропахшем бумажной пылью зальчике было немного – всего человек пять. Они сидели за столиками, кое-как втиснутыми меж пузатых книжных шкафов. Рыжеволосая барышня сняла свой плащик, повесила его на рог бронзовой бычьей головы, бросила на стойку перед старичком-библиотекарем три мелкие монеты, и он, взгромоздясь на стремянку, снял с верхней полки толстенный том в переплете из свиной кожи. Перед Максимовым мелькнула обложка с надписью: «История Тартесса в изложении преподобного Христофора Хихонского». Барышня села за свободный столик и углубилась в чтение.