Дервиш света

Они откровенно, простодушно завидовали сытым, хорошо одетым горожанкам. Их нисколько не интересовало, что творятся в мире. События шагают через события. А им не до них.

Впрочем, сегодняшний праздник — событие: вдоволь удастся поесть плова, перепадет немало и конфет. Детишкам радость.

Ну, а об остальном…

Никто поэтому и знать не знает, придет ли в кишлак Георгий-ака.

Он здесь свой человек. Его часто видят на берегу широкой стремительной протоки Джуйдивана.

Он появляется один с удочками и проводит в кишлаке в доме аксакала по нескольку дней. А потом уходит. Его фигура в теплом халате и сибирской ушанке примелькалась. Он охотно дает, когда его попросят, порошки хины, мажет царапины детишкам йодом, прижигает раны от колючек поглубже ляписом, научился лечить от укусов скорпионов и даже змей. Кишлачные детишки любят его. Он показывает им, как вырезать из дереза кораблики и запускать их, делать луки со стрелами.

Ребята сообщили этой красивой пери все новости. Георгий-ака сегодня не придет в кишлак. На станции сегодня большой «джанджал». Понаехали полицейские. Все «шайтан-арба» стоят в сарае. Машинисты не хотят ехать. Даже стреляли чего-то.

Бледность разливается по лицу Юлдуз. Голос у нее дрожит. Она уговаривает маленького Рустама есть плов, но сама не притрагивается. Умоляющими глазами она смотрит на мать. Ждет с нетерпением, когда сможет вызвать из-под чинар Пардабая.

Наконец, он приходит и уводит дочь в урюковый старый сад при старинном, совсем развалившемся мазаре. Здесь можно поговорить, не таясь.

— Худо холаса! — успокаивает дочь Пардабай. — Мы часто пьем чай с Георгием-ака. Очень тихое, сокровенное место. Георгий-ака приводит своих друзей урусов, татар, узбеков, разных, в общем, рабочих… Бывают и господа. Называется такой «гап тукма» по-узбекски, а по-русски «исходка-маеука». Никто ничего не сказал. Рыбу можно ловить всякому в Акдарье, жарить в постном масле. Очень вкусная рыба. А никто не скажет, не донесет. Все знают — у Намаза сердце железное, рука железная.

На встревоженные вопросы Юлдуз он отвечает уверенно. Волноваться, что Георгий-ака не пришел на той, нет оснований. Время беспокойное. По железной дороге возят солдат то туда, то сюда. В Джизаке стреляют из пушек. В Катта-Кургане собралась тысячная толпа. Народ бунтует против ак-падишаха. Наверное, потому Георгий-ака не захотел днем выходить со станции — он там работает. Он механик. Паровозы чинит-починяет. Наверное, ночью придет. Не надо беспокоиться. Не заблудится. Все дорожки, тропки в камышах и болотах знает. Да тут совсем близко.

По настоянию Пардабая гостьи остаются ночевать.

Открывают закрытые на засов двери и резные ставня большой мехмонханы в поместье хана: ведь Дагбид — родина последнего хана Кашгарского, и здесь остались жить до сих пор его родственницы, правда, отдаленные. Старушки поспешно и усердно выбивали весь вечер ковры и паласы в ханской мехмонхане, подметали, убирали паутину.

К закату солнца мехмонхана, запущенная, старая, приобрела вполне жилой вид. Пардабай даже сказал:

— Эх, хан, понадобилось тебе за тридевять земель счастье от такого дворца искать. Хорошо бы тут пожить, в таком высоком да светлом помещении. Тут до потолка только ласточкой долететь.

Ханская мехмонхана, расположенная на краю кишлака, стояла в стороне, и никто из кишлачников не видел и не слышал, приходил ли кто со станции ночью.

Возможно, и приходил. Утром, когда ехали обратно в город в арбе, Ольга Алексеевна говорила громко, чтобы перекрыть грохот железных ободьев гигантских колес по галечной дороге:

— Теперь все ясно. Никуда пока из Самарканда тебе, Юлдуз, уезжать не придется. Поживешь у меня. И мне веселее. Жан когда еще приедет из действующей.

Соглашалась с Ольгой Алексеевной или не соглашалась Юлдуз, трудно сказать. С обычной для себя экспансивностью молодая женщина яростно сетовала на судьбу:

— Когда, наконец, кончится потрясение, и мир встанет с головы на ноги. Когда, наконец, жена сможет спокойно, чтобы ей не мешала всякая там полиция, заботиться о покое мужа! Лелеять его, готовить ему пищу, выбивать пыль из курпачей. Ох! Когда, наконец, провидение сжалится над бедной Юлдуз! Когда, наконец, сиротка Рустам перестанет ходить сироткой!

— А разве я сирота? — спрашивал малыш. — У меня есть папа. Он хороший. Он конфетку дал.

А Баба-Калан, сидя на передке арбы, тихонько, вполголоса советовался с другом Мишей:

— Дядя Георгий-геолог сказал, что придет к нам. Он ничего не боится. Только лучше не приходил бы. Полиции очень много.

Но мысли занимало совсем другое:

— Скоро заимею винтовку. Настоящую.

— Да ну?

— Всамделишная винтовка. И пять патронов. Настоящих.

— Кто же тебе в военное время даст винтовку? — сомневался Миша.

— Кто? Да папа Мерген. Он говорит — придется всем скоро поехать домой в Тилляу. Война с Германом не прекращается. Положение затруднительное. В городе жить трудно. Папа Мерген зовет всех нас к себе в горы. И маму Ольгу Алексеевну. И тетю Юлдуз. Все поедем.

— А дядя Георгий?

— И дядя Георгий. Там ему лучше. Там полиции нет.

VIII