Дервиш света

— Устроить можно, — говорил как-то Иван Петрович. — В гимназии у нас и узбека два-три учатся, и таджики. Прецедент налицо. Да и мне не откажут. Плата за учебу? Ну, это мы берем на себя. Тут другое. Ты, Сабир, опаздываешь на четыре класса. Просидел в своих горах. Ну, грамоту ты не забыл. И русского языка не забыл. Но ведь с такими знаниями ты годен в приготовишки. И учение для тебя превратится в муку-мученическую. Надо что-то придумать.

Юлдуз помогла решить этот вопрос: судьба пасынка была небезразлична ей.

— Обратно в Тилляу Сабир не поедет. Опять пасти баранов и коз? Нет, у него светлая голова! Ему надо учиться.

Все согласились.

Еще Юлдуз не уехала, а доктор принес приятную новость: Сабира приняли в русско-туземную школу.

— Там он не один, Шамси за ним посмотрит.

— Ну вот и хорошо. По крайней мере свой «эль» не забудешь. — Алеша и Миша тогда не знали, что «эль» значит — «родина».

Так семья доктора сразу же выросла. У Алеши и Миши появился брат и… сестренка Наргис.

Всем запомнился тот день В передней на сундуке стояли яхтан и большой, красно-черный, грубой шерсти, хурджун. Женщины суетились. Наргис тоненько, тихонько плакала, и кружевной передничек совсем намок от слез. Сабир обнимал за плечи сестру.

У порога стояла Юлдуз в парандже с откинутым на голову черным, жесткого конского волоса чимматом.

На прекрасных глазах Юлдуз блестели слезы. Но она не плакала, а только уговаривала дочку:

— Веди себя тихо. Скоро я вернусь. — Она потрепала Сабира по плечу, погладила по обычаю и строго наказала: — Доктор — тебе дядя и отец. Будь послушен. Не забудь закон веры! Но стань образованным и воспитанным.

В парандже, с откинутыми на голову черными жесткого конского волоса чимматами стояли у порога прекрасная Юлдуз и ее мать, тоже красивая пожилая узбечка, тетушка Айниса — из Тилляу, как нам пояснили, и прощались долго и обстоятельно.

Тетя Юлдуз, пери из сказки, принцесса юных мечтателей, вернулась очень нескоро. Они запомнили ее, как запоминается на всю жизнь прелестное видение, возникшее неожиданно и так же внезапно исчезнувшее.

С тех пор Баба-Калан стал с мальчиками неразлучен. Он к тому же встретил в училище Шамси, сдружился с ним и сделался прилежным и внимательным учеником, ведь Шамси к тому времени уже заканчивал курс учения, а Баба-Калан начинал чуть ли не с «алиф-бе», то есть с азов.

По своей натуре ученик русско-туземного училища Баба-Калан оставался пастухом горных вершин. Замкнутость, медлительность, известная мечтательность и — что там говорить — леность мешали Баба-Калану учиться хорошо. Зато как следопыта, понимающего природу, его мог превзойти только отец Мерген. И мальчик очень во многом помог в подготовке перехода Георгием Ивановичем границы Бухарского ханства.

XIX

Пока человек молод — он острый меч.

Но и меч тупится

Абу Таммам

К югу от Самарканда размахнулась вширь лессовая степь до самого подножия словно руками гигантов-великанов сложенной сиреневой пирамиды Гиссарского хребта, последнего западного форпоста в пустынях Средней Азии.

Степь желтая, ровная, лишь местами прорезанная белогалечными ложами горных саев, в обычное время сухими и наполняющимися бурными селями в ливни и бури. И не потому ли кочевники, изнывающие летом от сухости, песка и зноя, зимой — от леденящего холода, рвались на запад. Трава, прозрачные речки, прохладные ветры, нежное солнце, розовотелые женщины влекли с неотразимой силой на Запад прочерневших, раскосых, озверевших от суровых лишений номадов туда, где затухали золотые, сиреневые зори, провожавшие медный поднос закатывающегося солнца. Золото! Запад всегда в сиянии золота! Запад соблазнял золотым звоном монет и золотом кос прекрасных дев.

Расстилаются перед взором свободного, как степной джинн Гулибиобон, всадника манящие дали: там сочные пастбища для его овец, там ковыльные степи для коней, там сошедший с заката звон монет!

Поперек, с востока на запад, степь узким глубоким каньоном рассекает чудо мастерства древних ирригаторов Даргом с его боковым сбросом Таллигуляном. Здесь, в урочище Кафар-муры, в расщелине подземного гигантского тоннеля жил «рабочий партии». По крайней мере, так Георгий Иванович назывался в «Справке» на бланке Областного управления.

Перебраться в Бухарию Георгию Ивановичу пока не удалось. Осуществление замысла, разработанного с участием Сахиба Джеляла, откладывалось. Геолог нашел новое прибежище.

Из своей расщелины днем не вылезал. Сидел в прохладе, дремал под шум потока, устремлявшегося под землю. Он подолгу кашлял, прижимая кулаки к впалой груди.

К вечеру он с трудом выбирался на поверхность. С астматическим хрипом втягивал горячий, нагревшийся за день целебный воздух полынной степи, и в глазах его появлялась радость, когда он любовался малиново-оранжевыми закатами.

Губы его шевелились. И если бы кто оказался поблизости, то услышал бы бормотание:

— Божественный спектакль! Это для тебя, Георгий Иванович, спектакль.