Дерзание

— Если бы только это! Мы бы раскрыли перед ними наши наболевшие нужды в медицинском оборудовании. Но мне вменяют в вину увлечение «металлическим» методом, будто я сколачиваю и те переломы, которые прекрасно срастаются при консервативном речении. А вам… — Решетов замялся, щадя чувства товарища и негодуя за него. — Вас хотят обвинить в смерти Лиды Рублевой и мальчика Савельева. Подростка, который умер на днях при рассечении устья легочной артерии, — добавил Решетов, хотя Ивану Ивановичу не надо было напоминать, кто такой Савельев: он сам тяжело переживал каждую трагедию в операционной и поэтому, выслушав сообщение, ничего не сказал, потеряв на минуту даже дар

речи.

— Знаете, кто подложил дровец в костерчик, разведенный под нашими ногами? — свирепым шепотом спросил Решетов. — Это ваша Щетинкина или Свинкина, которой вы вместе с Гридневым удалили опухоль из легкого. Она подала жалобу, что вы, как ассистент Гриднева, грубо обошлись с нею на операционном столе, а после операции ее 'будто бы все время травила невропатолог Софья Шефер.

— Да когда она успела?.. Нет, нет, я не о Софье Вениаминовне: она никого травить не может. Когда успела Щетинкина ввязаться в эту историю?

— Если бы вы знали, с кем она объединилась! — Решетов с мрачной усмешкой посмотрел на Ивана Ивановича. — Держу пари, не догадаетесь после всего, что было! С Тартаковской! — почти торжествующе выпалил он. — Эта ученая звезда не простила-таки мне своего посрамления в споре о лечебном методе. Они, оказывается, приятельницы с Щетинкиной. Тартаков-ская, еще не расставшись с моим гвоздем, навестила ее, и они спелись! А отца Савельева подогрел наш общий друг, знаменитый профессор Медведев.

— Медведев? Опять та же кость в горле! — воскликнул Иван Иванович. — Я начинаю убеждаться, что не такие уж они беспечные, наши противники. Вольно ему было брать на себя столько хлопот! Савельев— другое дело: тот мог с горя пожаловаться на меня вместе с матерью Лидочки Рублевой, но Тартаковская-то?! Ведь как она сияла и радовалась, когда все хорошо обошлось с ее ногой! Честное слово, она смотрела на вас влюбленными глазами!

— Радовалась тому, что не останется калекой. Теперь она сама может принять на вооружение метод сколачивания, изменив его каким-нибудь липовым «усовершенствованием». Но меня, человека, одолевшего ее в споре, она простить не сумела.

— Глупо, если не сказать слова покрепче!

— Покрепче уже сказал Прохор Фролович. — Решетов неожиданно рассмеялся. — Он буквально стер ее в порошок.

Иван Иванович представил себе горячего как порох Скорого, его умно-плутоватые зеленые глазки, и что-то похожее на улыбку изобразилось на лице расстроенного хирурга:

— Наконец-то исполнится последнее желание Про-Фро! Теперь он наверняка похудеет. Скажем так: не брала его никакая сила, а Тартаковская допекла.

Вечером доктор поделился своей неприятностью с Еленой Денисовной и Варей. Елена Денисовна разохалась, а Варя вдруг промолвила с дрожью в голосе:

— Может быть, это к лучшему для тебя.

— То есть? — Иван Иванович, беспокойно ходивший взад и вперед по комнате в просторной летней пижаме, остановился перед женой, особенно крупный в своей свободной одежде.

— Может быть, ты займешься чем-нибудь одним. В комнате наступило тяжелое предгрозовое затишье.

— Слушай! — страстно сказала Варя. — Меня это очень мучает, я не могу больше молчать. Я предупреждала Коробова… советовала ему поместить Наташу в институт Бурденко.

— Почему? — неестественно спокойно спросил Иван Иванович.

— Прости! — Варя в смятении взглянула на мужа. — У меня нет никого дороже тебя, разве что Мишутка. Но Наташа Коробова мне тоже дорога.

— Она и мне дорога. Но в чем дело? Ты не веришь, что я сумею оперировать ее?

— Не совсем так, но боюсь… Я тебе говорила: надо браться или за то, или за другое. Вот ты два раза оперировал Морозова, и ничего не вышло. А больной Белкин сам ушел, сейчас он уже в институте Бурденко.

— Откуда это известно? Разве ты его тоже предупредила? — Иван Иванович недобрым взглядом окинул Варю. — Может быть, ты и заявление Щетинкиной с компанией подписала?

— Зачем так! И без того тяжело! Но надо же как-то предостеречь тебя! Меня ты не слушаешь. Но вот другие люди — авторитетные ученые…

— Варенька! — вмешалась растерявшаяся было Елена Денисовна. — Похоже, ты рубишь сплеча!

— Это не я, а сама жизнь рубит, — с ожесточением, резко ответила Варя.

19

На другой день после работы Иван Иванович поехал на Пироговку в медицинский институт, намереваясь по пути заглянуть в Библиотеку имени Ленина.