Держава и топор

Обычно прибывших к месту ссылки, в зависимости от меры наказания, заключали в городской острог, устраивали в пустующих домах обывателей или строили для них новое жилье, которое выглядело, как тюрьма. В конце декабря 1740 года в Пелым был срочно послан гвардейский офицер, чтобы возвести узилище для сосланного туда Э. И. Бирона с семьей. По описанию и рисунку, сделанному, как сказано выше, лично Минихом, видно, что для Бирона возводили маленький острог: «Близ того города Пелыни (так!) сделать по данному здесь рисунку нарочно хоромы, а вокруг оных огородить острогом высокими и крепкими полисады из брусьев… и дабы каждая того острога стена была по 100 саженей, а ворота одни, и по углам для караульных солдат сделать будки, а хоромы б были построены в средине онаго острога, а для житья караульным офицерам и солдатам перед тем остром у ворот построить особые покои». Из донесения выполнявшего эту работу подпоручика Шкота следует, что вокруг палисада был еще выкопан ров.

На содержание ссыльных казной отпускались деньги, которых, как правило, не хватало – слишком дорогой была жизнь в Сибири, да и с охраной приходилось делиться. Для поселенных «на житье» или «в пашню» деньги и хлеб отпускали только до тех пор, «покамест они учнут хлеб пахать на себя». Бывало так, что отпускаемые казенные деньги целиком оставалась в карманах охранников, за что они позволяли ссыльным тратить без ограничений свои личные деньги, устраиваться с минимальным, хотя и запрещенным инструкциями комфортом. А деньги у большинства состоятельных ссыльных водились. Женщины имели при себе дорогие украшения, которые можно было продать.

То, что при выезде из Раненбурга у Меншиковых отобрали абсолютно все, можно расценить как сознательное унижение русского Креза. Так же поступили в 1732 году и с семьей А. Г. Долгорукого. Бирона при отъезде в Сибирь весной 1741 года лишили всех золотых вещей и часов, а серебряный сервиз обменяли на «равноценный» оловянный, но денег у бывшего регента все же не тронули. Деньги ссыльным были очень нужны. Приходилось за свой счет ремонтировать или благоустраивать убогое казенное жилище, заботиться о пропитании.

Самой вольной считалась ссылка на Камчатку – бежать оттуда ссыльным, как думали в Петербурге, было некуда. Ссылать туда начали с 1743–1744 годов, когда на Камчатку отправили участников заговора камер-лакея Турчанинова. Ссыльные в Большерецком и других местах Камчатки жили достаточно свободно, они занимались торговлей, учительствовали в семьях офицеров гарнизона. К началу 1770‐х годов на Камчатке собрались люди, замешанные в основных политических преступлениях XVIII века. За одним столом тут сиживали участники заговора 1742 года Александр Турчанинов, Петр Ивашкин, Иван Сновидов. Позже к ним присоединились заговорщики 1762 года Семен Гурьев, Петр Хрущов, а потом и заговорщик 1754 года знаменитый Иоасаф Батурин. Потом сюда приехал пленный венгр – участник польского сопротивления М. А. Беньовский. Он-то и организовал в 1771 году захват группой ссыльных корабля, на котором они бежали в Европу. Эта скандальная история изменила прежде столь беззаботное отношение властей к дальней камчатской ссылке. Они ужесточили там режим. Довольно свободно чувствовали себя ссыльные в Охотске, особенно когда в 1730‐е годы там обосновалась Камчатская экспедиция Беринга. Ей постоянно требовались люди, которых и находили среди сосланных государственных преступников.

Но так вольготно жилось не всем ссыльным. В тяжелом заключении находился в Жиганске в 1735–1740 годах князь А. А. Черкасский. Его держали в тюрьме «в самом крепком аресте», не давая беседовать со священником, что обычно разрешалось даже самым страшным злодеям и убийцам. Около 8 лет просидел скованным в тюрьме Тобольска Иван Тимирязев.

Если не было каких-то особых распоряжений о «крепком» содержании (то есть в тюрьме или безвыходно из покоев, под караулом), то через несколько месяцев или лет ссыльные получали некоторую свободу. Им разрешали выходить из острога или из дома сначала с конвоем, а потом и без него, бывать в гостях у местных жителей, иметь книги, заниматься сочинительством, научными опытами, вести хозяйство, выезжать на рыбалку и охоту. Важно было иметь в столице влиятельных друзей и активных родственников, которые могли добиться облегчения ссылки. Жена С. Г. Долгорукого, сосланного в 1730 году в Раненбург, была дочерью П. П. Шафирова и из ссылки постоянно переписывалась с отцом и с сестрами, которые присылали Долгоруким вещи, деньги, книги, лекарства, а когда Долгорукий заболел, то добились посылки в Раненбург столичного врача.