Держава (том второй)

— Тихо ты, — вновь ткнул под рёбра Бобинчика—Рабиновича Хаим. — Вольф — это значит — Волк. Не высовывайся, а то съест без подливы…

— От Союза горнозаводских рабочих — Мошинский, — перечислял «своих» Арон Иосифович. — От Екатеринославского: Мандельштам и Галкин.

— Малкин—Галкин тоже наши? — поинтересовался Хаим.

— Тихо ты! — с удовольствием ткнул его под рёбра Рабинович. — Сиди в своём союзе щетинщиков и не высовывайся.

— Все наши! — улыбнулся Кремер. — От Уфимского — Крохмаль и Мишинёв. Мишинёв — рабочий. Здесь, за границей, известен как Петухов.

«У всех двойные фамилии, — загрустил Бобинчик—Рабинович. — Этот — Вольф—Кремер. Тот — Мишинёв—Петухов», — вновь сосредоточился на перечислении делегатов.

— … От сибирского союза — Мандельберг и Троцкий—Бронштейн… вот они–то — местечковые… Могут всё нам завалить.

— Да они все местечковые, — нахмурился Ицхак. — Каждый на себя одеяло потянет…

«Или, яснее сказать, гифилте фиш первым сожрёт», — изменил на понятный образ вонючее одеяло Бобинчик.

И был прав. В конце концов, так оно и получилось. Никакого особого места Бунду не досталось.

Ясное дело, делегаты съезда не доверили одной организации представлять всех евреев. А остальные что будут делать?

____________________________________________

В день открытия Второго партийного съезда в Брюсселе, государь с семьёй, великими князьями и свитой прибыл в Саров, что на границе Нижегородской и Тамбовской губерний, на канонизацию преподобного Серафима Саровского.

«Полгода я ждал прославления отца Серафима, — стоя рядом с супругой в окружении родственников и свиты, крестился Николай, разглядывая построенные у монастырской стены временные бараки и бесчисленное число паломников рядом с ними. — Молва о причислении Серафима Саровского к лику святых быстрее телеграфа облетела Россию, — умилённо глядел на собравшихся богомольцев. — А ведь весь Священный Синод во главе с Победоносцевым был против канонизации, — покачал он головой и надел фуражку с белым верхом. — «Слишком много чудес связано с именем отца Серафима», — талдычил Победоносцев и иже с ним. Потому и святой, коли чудеса творил, исцелял и врачевал людей. А ещё противились канонизации из–за состояния мощей преподобного. Видите ли, тело подверглось тлению.., что несвойственно святым, и в целости сохранились лишь кости, — возглавляя процессию, направился к Успенскому собору, где его ожидал Санкт—Петербургский митрополит Антоний. — Однако, как поведал мне Иоанн Кронштадский, один из немногочисленных сторонников канонизации, Древняя Церковь не видела в нетленности мощей непременного условия для почитания подвижника в лике святых. Поддержал меня и Санкт—Петербургский митрополит, — поцеловал руку Антонию, встретившему его у входа в храм. — Потому я и настоял перед Синодом о канонизации», — перекрестившись, вступил в торжественную тишину собора.

Утром, в сопровождении ближайших родственников, государь с супругой и матерью, направились пешком в скит дальней пустыни, куда при жизни удалялся молиться отец Серафим.

«Преподобный был бы недоволен этой суетой, потому как здесь искал одиночество для душевного соединения с Богом», — подумал Николай, стоя перед скитом из рассохшихся брёвен, и ощущая исходящую от них силу святости.

Рядом гомонили родственники, жеманничали великие княгини, пересмеивалась свита.

«Для них это просто увеселительная прогулка, — вздохнул император, разглядывая высокие сосны, окружившие избушку. — Лишь великий князь Сергей и моя супруга почувствовали святость места… А ведь эти сосны видел Он… Пусть семьдесят лет назад деревца были молоды и малорослы… Но Он их видел… И гладил ладонью тонкий тогда ствол, — сорвал веточку и понюхал её. — Может и преподобный ощущал запах хвои от этого дерева и думал обо мне, как теперь я думаю о нём», — неожиданно не только для окружения, но даже и для себя опустился на колени в пыль дороги и склонил голову перед этим простым крестьянским домом, откуда много лет назад ушёл к Престолу Всевышнего великий праведник и заступник земли русской перед Отцом Вселенной.

Примеру его последовал лишь великий князь Сергей. Другие великие князья просто склонили головы, а друг детства, великий князь Александр Михайлович, лишь иронично улыбнулся.

Затем посетили то место, где лежал камень, на котором тысячу дней и ночей молился преподобный Серафим, и направились к святому источнику.

Николай омыл лицо, почувствовав от этого небывалый прилив сил.

Видно, то же самое испытала и Александра.

Подошедший митрополит Антоний благоговейно зачерпнул ладонью воду и брызнул на лицо.

Великий князь Александр Михайлович просто помыл руки.

— Скудеет в некоторых людях вера русская, — ни к кому не обращаясь, произнёс Антоний.

Николай заметил, как его друг детства свирепо глянул на иерарха церкви и в гневе сжал мокрые кулаки.