Читаем Державин полностью

Царская опала, которой подвергался Суворов, не раз отмечена с глубоким сочувствием герою в стихах Державина. Настроение поэта выразилось в стихотворении 1797 года «К лире»:

Петь Румянцева сбирался,Петь Суворова хотел;Гром от лиры раздавался,И со струн огонь летел;Но завистливой судьбоюЗадунайский кончил век;А Рымникский скрылся тьмою,
Как неславный человек.

Румянцев умер, гонимый Суворов был заперт в своем имении Кончанское, — чьи подвиги могут волновать поэта, для чего теперь нужна его лира? И Державин с вызовом заявляет:

Так не нужно звучных строев;Переладим струны вновь;Петь откажемся героев,А начнем мы петь любовь.

Надо было многое пережить, о многом передумать для того, чтобы поэту-патриоту прийти, пусть на словах, к такому заключению.

В неоконченном стихотворении Державин резко осудил Павла I за преследование великого полководца и обвинил его в ускорении смерти Суворова:

Всторжествовал — и усмехнулся
Внутри души своей тиран,Что гром его не промахнулся,Что им удар последний данНепобедимому герою…

Павел I не любил Суворова. Русский полководец, с начала до конца не принявший преобразование армии на немецкий лад, предпринятое Павлом, ушел в отставку. Но зачеркнуть сделанное Суворовым было невозможно. И увлеченный вахтпарадами император не мог не понимать, что в дни настоящего испытания, требующего напряжения всех сил государства, ему потребны будут не вымуштрованные по прусскому образцу гатчинцы, а русский главнокомандующий, способный действовать и побеждать. Поэтому в трудную минуту войны с Францией Павел I, несмотря на всю свою мелочную обидчивость, вспомнил о Суворове и призвал его стать во главе соединений русской армии. С полнейшим успехом Суворов в 1799 году выполнил поставленную перед ним задачу, поборов все препятствия, которые чинили ему союзники-австрийцы и царские бюрократы.

В поэтическом воображении Державина полководец рисовался сказочным народным богатырем. Обращаясь к Суворову, поэт начинает говорить языком, в котором слышатся отзвуки былин.

В 1790-х годах в России получили известность песни шотландского барда Оссиана. Сумрачный, суровый колорит этих песен, героический их характер, романтическая приподнятость тона, необычность тематики и высокий пафос изображения героев производили глубокое впечатление на русских поэтов. Впоследствии оказалось, что песни Оссиана написаны поэтом XVIII века Макферсоном, что они не что иное, как безупречно искусная подделка.

Державин поддался обаянию песен Оссиана, он усвоил их образную систему и применял ее иногда для прославления героев русской истории, в первую очередь Суворова.

Свидетельство этому стихотворение «На победы в Италии» (1799):

Ударь во сребряный, священный,Далеко-звонкий, Валка[3] щит:Да гром твой, эхом повторенный,В жилище Бардов восшумит. —Встают. — Сто арф звучат струнами;Пред ними сто дубов горят;От чаши круговой зарямиСедые чела в тьме блестят.

«Се, Суворов, ты!» — восклицает Державин в конце стихотворения:

Се ты, веков явленье чуда!Сбылось пророчество, сбылось!Луч, воссиявший из-под спуда,Герой мой вновь свой лавр вознес!

Державин был искрение рад возрождению славы Суворова, которого он знал четверть века; еще в 1796 году в оде «На возвращение графа Зубова из Персии» поэт утверждал, что «горит его звезда», хотя Павел всеми силами стремился ее пригасить.

Возвращение Суворова в армию поэт отметил стихотворением «Орел» (1799) и внимательно следил за ходом итальянской кампании.

Суворов одержал в Италии ряд блистательных побед при Нови, Треббии и очистил Северную Италию от французских войск. Вместо того чтобы закрепить эти успехи, Суворов получил приказание идти в Швейцарию. Австрийские войска уже ушли оттуда, и русский корпус под командой генерала Римского-Корсакова оказался в одиночестве против превосходящих сил французской армии. Суворов бросился на помощь. Австрийское командование изменническим образом нарушило свои обязательства и оставило русскую армию без продовольствия, транспорта и боеприпасов. Но медлить было невозможно. Суворов, как всегда, выбрал наиболее короткий путь и двинулся в Швейцарию по горным тропинкам. Неукротимый духом семидесятилетний полководец провел армию через Альпы, сломив сопротивление французских войск, разбил их в боях и успешно завершил кампанию.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное