Державин

Летом 1809 года Державин продиктовал объяснения к своим стихам. Они записаны в нескольких тетрадях толстой синей бумаги рукой его племянницы Елизаветы, дочери Н. А. Львова, и действительно проливают свет на многие неясные места в произведениях Державина. Например, ода «Ко второму соседу» начинается строфой:

Не кость резная Колмогор,Не мрамор Тивды и Рифея,Не невски зеркала, фарфор,Не шелк Баки, ни глазумеяБлагоуханные пары

Вельможей делают известность…

Этот перечень собственных имен, неожиданно звучащих для слуха, оказывается географически точным перечнем славящихся различными изделиями местностей России. Колмогоры, или Холмогоры, — «город в Архангельской губернии, который по костяным работам славится», объясняет Державин, Тивда, или Тифда, — река в Олонецкой губернии, близ которой были разработки мрамора, Рифей — Урал, «невски зеркала» изготовлялись на стеклянном заводе в Петербурге, из Баку доставлялись шелковые ткани, наконец «глазумей — лучший сорт цветочного чая».

В стихотворении «Лебедь», например, Державин имел в виду конкретные земные вещи, а не космические образы, когда сказал:

Не заключит меня гробница,Средь звезд не превращусь я в прах.

Звезды подразумеваются не небесные, а земные, нагрудные знаки орденов: «Средь звезд или орденов совсем не сгнию, как другие», — поясняет Державин.

Иногда, перечисляя мифологических героев, Державин под ними разумел русских вельмож, которых не мог называть открыто. В оде «На умеренность» он писал:

Пускай Язон с Колхиды древнейЗлатое сбрил себе руно,Крез завладел чужой деревней,Марс откуп взял, — мне все равно:Я не завидлив на богатствоИ царских сумм на святотатство.

Это, оказывается, значит следующее. Колхида — Крым, Язон — Потемкин, показавший, как говорит Державин, «министерскую расторопность» в приобретении для России этого края и не забывший о своем обогащении. Чужой деревней завладевший Крез, как звали знаменитого в древности богача, — это жадный отец фаворита Зубова, отнявший себе поместье у его законного владельца. Винными откупами занимались генерал-аншеф граф Салтыков и князь Долгорукий. Их разумел Державин под именем Марса — бога войны. Строка «царских сумм на святотатство» имеет в виду Потемкина, тратившего десятки миллионов рублей государственных средств без всяких отчетов.

В конце стихотворения «На умеренность» Державин делает такое предупреждение:

Смотри и всяк, хотя б чрез шашниФортуны стал кто впереди,Не сплошь спускай златых змей с башни,И, глядя в небо, не пади;Держися лучше середины

И ближнему добро твори;На завтра крепостей с судьбиныБессильны сами взять цари.

Эти строки относятся к молодому фавориту императрицы Екатерины II Платону Зубову, который «по любовным шашням сделался большим человеком». О том, что Зубов любил забавляться пусканием змеев с башен царскосельских дворцов, в Петербурге было известно, и потому намек легко открывался для современников.

Изложив в «Объяснениях» историю почти каждого своего стихотворения и расшифровав спрятанные в них иносказания, Державин считал, что сделал ясной для читателей свою литературную деятельность. Но его жизненный путь, служебные труды, которым он придавал столь важное значение, также требовали пояснений. И в 1812 году Державин диктует племяннице Е. Н. Львовой «Записки» — подробный рассказ о прожитой жизни и службе.

В годы «жизни Званской» Державина увлекает драматургия. Собственные стихи последних лет не нравились ему, возможности лирической поэзии стали казаться ограниченными. Огромное содержание жизни не укладывалось в небольшой объем лирического стихотворения и требовало иного выхода.

Этот выход поэт видел в драматургии, и для него она явилась своеобразным шагом на пути к реализму. Державин стихийно стремился к нему, выходил далеко за рамки классицистической эстетики, но внутри своей поэтической системы не мог сделать больше того, чем сделал. Убедившись в этом, он отдает свои силы драме. Опыты Державина были далеки от совершенства, по складу своего ума, мировоззрения и таланта он не мог написать второго «Недоросля», но в целом они знаменуют крупный этап творчества поэта.

Державина тянуло от листа бумаги к живой человеческой речи, от лирического героя ко многим действующим лицам с разнообразными характерами, к театральному представлению, в котором различные роды искусства — поэзия, музыка, живопись, — соединившись по воле поэта, могли бы разом оказать могучее воздействие на зрителя, просветить и наставить его.