Державин

Гасвицкий смущенно махнул ручищей:

— Эх, милаша! Я в этих ваших виршах смыслю, ей-ей, что порос в цветах…

— Все очень просто, дружище. Сумароков не хочет смириться с тем, что славный фельдмаршал Салтыков, словно орел, облетел его перед царицей. Вот соловушка наш и закручинился и на московских кукушек осерчал.

— Ишь ты! Тебе-то все тут понятно. А мне? — Гасвицкий оглушительно захохотал. — Кто я в сравнении с тобою? Охреян охреяном! Мне бы погулять еще немножко в Москве, да и дернуть назад к женке в Саратов… Чать, заждалась! — И он потянулся, захрустев своим могучим телом.

— Если на Москве жители кукушки, — в раздумье продолжал Державин, — то сам Сумароков к старости, видно, умом опростел и стрекочет словно пустая сорока… Надо бы еще разок отдарить его. Эй, хозяин! Неси-ка очиненных перьев да бумаги отдирок…

— Это дело! — Гасвицкий положил ему ручищу на плечо… — А то вовсе ты отбился: стихи свои позабросил, да и дома тебя не застанешь. Я как знал, сюда ехал, что ты с Блудовым тут околачиваешься. Полюбил я тебя, сударка, за то, что ты правдуха и горяч как черт. И вот тебе мой совет: довольно ты в Москве помызгал…

Державин и сам был согласен с новым другом — здесь ему делать больше было нечего. В 1768 году началась война с Оттоманской Портою, и Екатерина II повелела распустить Депутатскую комиссию, так и не составившую Уложения. В Москве становилось все тревожнее: уже объявились по городу первые знаки грозного поветрия — моровой язвы.

Между тем прибывшая в первопрестольную мать прапорщика Яковлева обвинила Державина и Сергея Максимова в том, что они, презрев указ императрицы от 766-го года о запрете особо азартных игр и уничтожении карточных долгов, ее сына обобрали. Послан был солдат для отыскания этих господ, завертелось новое судебное дело. Гаврила пропадал в кабаках и игорных местах, но и в карты ему не везло, и последняя копейка шла у него ребром…

— Вот послушай: «На сороку в защищение кукушек…» — Державин оторвался от бумаги и тут же умолк.

В кабак ворвался Сумароков. Он был пьян, почти безумен. Верный Прокоп едва удерживал его. Хватаясь беспрестанно за эфес путавшейся в ногах шпажонки, Сумароков левою рукой обвел сидящих за столами:

В дубраве сей поют безмозглые кукушки,Которых песни все не стоют ни полушки;Одна лишь закричит кукушка на суку,Другие все за ней кричат: куку, куку…

Не обращая никакого внимания на поднявшийся шум и гам, стихотворец уселся за свободный стол и тотчас потребовал себе водки.

— Слышь, Петруха! Я ему сейчас свою новую эпиграмму отошлю, пусть почитает, — ухмыльнулся Державин.

— Да ты что? Скандала хочешь? — неодобрительно пробасил Гасвицкий. — Посылай, братец, токмо без подписи…

— Нет, я подпишусь, но одними инициалами — Глаголь и Добро…

Вместе со штофом хлебного вина на стол Сумарокову лег листок со стихами. Тот взял листок, побледнел и откинулся на лавку. Поднявшийся из-за соседнего стола офицер с видимым наслаждением вслух прочел через его плечо:

Не будучи Орлом Сорока здесь, довольна,Кукушками всех птиц поносит своевольно;Щекочет и кричит: чики-чики-чики,В дубраве будто сей все птицы дураки.Но мужество Орла Диана почитает,

И весь пернатый свет его заслуги знает.

Разноголосый гул прокатился по зале. Пожалуй, все поняли, кого считать Сорокой, а кого — Орлом, памятуя о славном военном прошлом победителя Фридриха II при Кунерсдорфе фельдмаршала Салтыкова.

— Назови автора сих стихов! — крикнул из дальнего угла, как всегда, хмельной Блудов.

— Мне неведомо. — Офицер бесцеремонно взял со стола листок. — Писано тут только: «Г» и «Д».

— «Глаголь» и «Добро»! — в бешенстве повторил Сумароков. — А! Я знаю, узнал, что за Добро сие глаголит! Сей поддевало непотребный — известный мне подьячий! Сейчас он попробует моей шпаги! Только бить его я буду плашмя — фухтелем! — и пулей вылетел из трактира.

Державин уже раскаивался в своей злой шутке. Не открывшись в авторстве возбужденным гулякам, он решил еще разок попытать счастия в игре и обратился за помощью к Гасвицкому.

— Нет, Гаврила, на игру у меня денег нет и не будет!..

Но упросил его Державин дать ему червонец и снова кинулся за карточные столы. Он нашел Блудова в кружку куликовавших с ним дружков горланящим стихи известного Баркова:

«Ударьте в бубны, в барабаны,Удалы, добры молодцы!В тарелки, ложки и стаканы,Фабричны славные певцы!..»Хмельную рожу, забияку,Драча всесветна, пройдака,Борца, бойца пою, пиваку,Широкоплеча бурлака!..