Державы Российской посол

Пили здоровье царя, герцога, царевича, Шарлотты. И посол, поднимая фужер, несчетно выражал радость, силясь перекричать льстивые голоса скрипок.

Беседа с Шарлоттой возобновлялась урывками. Запомнил Борис разговор на балу. Отталкивая коленями кринолин, раздутый сверх моды, он иногда привлекал ее к себе, ощущал тощее, костлявое, горячее тело. Нет, не лягушка…

Спросила, какая посуда во дворце у царя. Вновь смутила, — Борис не решился почему-то сказать, что и дворца-то нет, — Москву звездный брат не жалует, а Санктпитербурх еще строится. Ответил шутливо, — запамятовал, давно не едал у царя. Который год в путешествиях.

У герцога приборы серебряные. А Шарлотте что надо? Поди-ка золота потребует!

Спросила еще, бывает ли царевич в войсках. Тут посол покривил душой, расхвалил воинскую доблесть жениха. И напрасно, — принцесса, вишь, не любит военных.

— Это правда, что царь всегда с фавориткой, во всех сражениях? Она красива, да?

Московит потупился. Вряд ли подобает обсуждать сюжет столь щекотливый, да еще с девицей.

— Война ужасна, монсеньер. Мужчины грубеют… Скитаться по бивуакам, по грязи, без пристойного общества… Невыносимо!

— На войне к тому же убивают, принцесса, — сказал посол, не сдержав усмешки.

Глаза-угольки настойчивы. Вопрошают, засматривают в будущее, — строго, неуступчиво.

— Супруг, избранный вами, — произнес дипломат, спохватившись, — не осмелится вас неволить.

10

Бал в замке Брунсвик — прощальный, так как миссия Куракина завершилась, — памятен и Сен-Полю.

В толпе, растекшейся по залам, часто возникало лицо молодого кавалера — детски круглое и пухлое, как у купидона, с натугой исторгающего музыку из фанфары. Кавалер был навеселе и бродил, пошатываясь, без видимой цели. В гуще публики, смотревшей танцы, он задел маркиза плечом и пробормотал:

— Извините, мосье Сен-Поль!

Маркиз отстранился, но тот цепко держал его за рукав и раздувал щеки, — похоже, от распиравшего изнутри смеха.

— Простите…

Повеса не выпустил рукав, качнулся к Сен-Полю и сказал, потянувшись к его уху:

— Я ваш друг… Идите в сад, ждите меня там…

Приятная погода выманила многих на свежий воздух. Встреча в саду произошла как бы случайно, в укромной аллее, под навесом из дикого винограда.

— Советую вам, — услышал Сен-Поль, — не возвращаться в Ганновер.

— Почему?

— У вас могут быть неприятности… У вас и у московита… Из-за одного придворного. Вы догадались, конечно, о ком речь. Назвать вам его?

— Назовите!

Незнакомец не шатался. Совершенно трезвый человек шел рядом, твердо вонзая в гравий высокие каблуки, но лицо сохраняло выражение беспечное.

— Секретарь Темпельгоф, — бросил он, сорвал стебелек с зеленого свода и сунул в рот.

Сен-Поль приказал себе не терять самообладания. Источник тайных сведений раскрыт. Кем? Это главный вопрос, и ответ нужно получить во что бы то ни стало.

— Вы заплатили Темпельгофу триста золотых. Не волнуйтесь, повторяю — я ваш друг.

— Допустим, — сказал Сен-Поль, сдерживая нетерпение. — Но я с вами еще не знаком.

— Шевалье Делатур.

Он поднимал к собеседнику смеющийся взгляд, будто делился невинной проказой.

— Ваше имя ничего не говорит мне, — отозвался маркиз сухо.

Стебелек торчал из толстых губ шевалье. Сен-Полю вспомнился уличный глотатель змей.

— Вы хотите знать больше? Увольте, монсеньер! Хватит с вас того, что я здесь, перед вами…

Стебелек шевелился — гибкий и тонкий, словно жало. Сен-Поль опустил руку на шпагу. Делатур… Слишком заурядное имя, наверняка ненастоящее… Что ему нужно?

— Хорошо, — начал Сен-Поль. — Молчание имеет цену. Какова же она, шевалье?

Кавалер вынул стебель, отвел руку и расхохотался громко.

— Вы приняли меня за вымогателя. Бог с вами, маркиз! Прощаю вам. Но вы правы, молчание золото. А у вас есть то, что для нас дороже золота. Ваша храбрость, ваш ум, ваша находчивость… И, кроме того, ваши связи с Московией. Они могут быть весьма полезны королю Англии.

— Он покамест курфюрст.

— Георг-Людвиг никогда не сядет на трон, — отрезал шевалье и в сердцах отшвырнул стебель. — Я служу законному королю.

Если так, он действительно не опасен. Сторонники Якова, претендента на английский престол, обретающегося во Франции, пышут ненавистью к курфюрсту. По слухам, существует обширный заговор.

— Но вы, Делатур, — сказал он, надеясь больше выведать у якобита. — Какое дело французу до сей политики?

— По матери я шотландец. Этого довольно, монсеньер? Поговорим лучше о вас. В Ганновере вам делать нечего. Курфюрст подпишет договор с царем, чему мы, кстати, не препятствуем. Но вам, маркиз, вам Георг-Людвиг не поможет. Просить у него Тобаго? Это бессмысленно… Мы обратимся к законному королю. Он — образец великодушия.

Якобит осведомлен недурно. Только в беседах с двумя-тремя вельможами касался Сен-Поль курляндских прав на Тобаго. Однажды Куракин замолвил слово курфюрсту и встретил вежливое сочувствие. На большее рассчитывать рано. А вдруг в самом деле трон достанется претенденту? Шансы Якова, говорят, значительны, Шотландия ждет его. В Англии его поддерживает партия тори. Что ж, может быть, сама Фортуна послала Делатура.