Державы Российской посол

Многословие Шатонефа несносно. Ох, трудно с ним! Вельможа среднего ума, избалованный, всю жизнь гревшийся в лучах «короля-солнца». Доводы простые, практические, воспринимает туго. Покойный Людовик решал за него, вкладывал в рот готовое, — разжуй и проглоти! Радеть о пользе для государства маркиз не приучен. Превыше всего — воля короля, святая его воля.

— Его королевское высочество до сих пор не был осведомлен о добром расположении царского величества.

«И не хотел знать, — вставил Куракин про себя. — Кто мы были для Людовика? Дикари в звериных шкурах».

— Регента смутит отдаленность вашей страны…

Наконец-то обошелся без титула! Царский посол возразил, — Россия приблизилась к Франции. Расстояние до новой столицы почти такое же, как до Стокгольма.

— Помилосердствуйте! — и голос Шатонефа звучит умоляюще. — Может ли Франция покинуть старого, испытанного друга? Наши родители, давшие слово в Вестфалии…

— Прошло полвека с лишним, — поспешил сказать Куракин, дабы отвлечь от погружения в прошлое. — Шведы поделились с вами в Германии, забрав себе львиную долю. Вы получили Эльзас и шведскую гарантию. Кто теперь поддержит вас, если император снова двинет свою армию на запад? Император, ваш извечный противник…

— Боже нас упаси от войны, мой принц!

— Присоединяюсь к вам… Царь и не мыслит навлечь на вас войну. Речь может идти единственно о союзе оборонительном.

— Боюсь, и это не соблазнит регента.

— Оборонительный союз, субсидии, — таковы условия с нашей стороны. И разумеется, отказ Франции от всякой помощи шведам. Недавно дали Карлу шестьсот тысяч экю. Вы поступили, простите меня…

Опрометчиво, — вот что висело на языке. Слишком резко…

— Здешние купцы говорят — гнилое дерево подпираете. Скажите регенту — ваше золото в руках Карла пропало. В наших оно могло бы послужить ко всеобщей прибыли. К умиротворению Европы.

Посол увлекся. Наговорил слишком много, голова Шатонефа всего не вместит. Не усвоит сразу громадность царского плана. Шутка ли, крутой ведь поворот — от Швеции к России!

— Прошу вас не забыть, граф… В тех же надеждах на Францию пребывают Пруссия и Польша.

Московит колол орехи, легким щелчком посылал ядра по скатерти к гостю. Шатонеф упускал их, взмахивал руками бестолково. Рывком, опершись на оба подлокотника, встал, — заломило поясницу. Ушел подавленный и, как показалось Борису, испуганный.

«Не выдержал, — сказал себе Борис. — Спасается бегством».

На другой день в ассамблее младший Куракин застал Шатонефа в смятении. Суетился, обтирал лоб, затискивал в угол то прусского посла, то поляка. Проверял, должно, доподлинно ли царь с ними «в концерте». Зоркий «Цензор» обратил внимание на эти хлопоты. В очередном номере описал шахматную партию, где король — разуметь надо, шведский — оказался один на поле, брошенный всеми фигурами. И по сему случаю филозофствовал на нескольких страницах о дружбе и верности, в тонах, впрочем, нейтральных.

Где стены имеют уши, так это в Гааге. Множество ушей. И, верно, не одна пара — английская.

Шатонеф честь отдал, угостил обедом московита. Разносолов — букет благоухающий, дюжина соусов. Что ты ешь в таком обильном аккомпанементе — не расчухаешь. А предложения царя в Париж отосланы, скорым ответом француз не обнадежил.

И снова сошлись за обедом, в доме куракинском. Кушанья на манер русский. Пирога с визигой гость выкушал малость, квас только пригубил, зато поросенок под хреном восхитил гурмана. Обсасывая кожицу, слизывая жир, разглагольствовал:

— Вы поразили нас, мой принц. Вы, вы — русские… Россия встала, как Феникс из пепла.

— Мы не горели, — усмехнулся Борис.

— Да, да, простите, к слову пришлось. Знаете, один господин, не стоит называть его… Сильно возмущался в ассамблее. Что нужно царю? Неужели ему мало места? Владея половиной Азии, для чего устремился на запад? Мог бы и столицу свою основать где-либо в Сибири.

— Спасибо господину, — отозвался Борис. — Надоумил… У испанцев в Новом Свете сколько земли приобретено, однако трон из Мадрида не переносят же. А там, за океаном, горницы золотом набиты. Может, послушают того господина умного?.. Нет, граф, наш дом в Европе.

— Однако есть ученые, — произнес Шатонеф осторожно, — почитающие русских народом азиатским.

— С чего взяли? Где начало нашего государства — в Азии разве? Где Киев, Новгород, первые наши столицы?

— Я в вашей истории несведущ, — и граф поднял руки. — Передаю с чужих слов.

— Судите сами, от кого мы просвещение приняли? Не от татар же — от греков.

— Казните меня! — засмеялся Шатонеф. — Казните за невежество, дорогой принц!

Посол не хотел, однако, свести разговор к шутке.

— В Сибирь нас отпихнуть желают, — распалился Борис. — Нет уж… Коли история нас в Европу определила, не обессудьте! Конечно, для вас, французов, мы в новинку. Новый Тамерлан чудится, спать не дает. Спросите пруссаков — они тоже боялись, да вот, привыкли.