Державы Российской посол

«Вы должны употребить все свои старания, чтобы проникнуть в его виды и планы и информироваться о договоре или переговорах, которые могут иметь место между этим государем и парижским двором».

Альберони надеется — Франция, сблизившись с царем, отдалится от Англии. Рознь между неприятелями выгодна. Испанец Челламаре следит за событиями, иногда делится с Сен-Полем:

— У нас собираются пригласить царя в Мадрид. Необходимо прощупать почву.

Неугомонный Герц представил регенту записку — на случай, если Франция согласится посредничать в северной войне. Король Карл уступит Санктпетербург, — считает барон, пусть регент уговорит царя отказаться от Ревеля. За это Петру будет отдан Висмар, ворота в Германию. Между строк читалось — отсюда может возникнуть конфликт с императором, для Франции полезный.

— Выбросьте Герца из головы, — сказал регенту Дюбуа — Англичане арестовали его.

— Кажется, я и вас выброшу, — стонал Филипп и поднимался в свою лабораторию.

Он запирался там все чаще. Придворные заметили, что регент побледнел, стал капризнее за едой.

Хмурый, невыспавшийся, в халате, он вошел в биллиардную Пале-Рояля, удостоил играющих небрежным кивком. Глаза Филиппа блуждали, он машинально взял поданный ему кий.

— Господа, кто поедет на границу?

Сановники переглянулись. Чей-то голос нарушил робкое молчание:

— Я слышал, ваше высочество, у фаворитов царя плечи не заживают от его палки.

Регент поднял кий.

— Вы, — произнес он, набычившись, и коснулся острием кавалера де Либуа, самого молодого, в небольшом чине.

На другой день было приказано готовить для царя апартаменты в Лувре, обставить их с наивозможной роскошью. Дюбуа составил программу приемов и парадов.

— Развлекайте русских, — твердил он. — Не давайте никаких обещаний. Я буду все время с вами. Приставьте к царю бравых солдафонов — он любит военных. Фейерверки ему, спектакли, красивых женщин — все, чем знаменит наш многогрешный вертеп.

12

Перед отбытием из Амстердама царь нашел время осмотреть бумажную фабрику, побывать на знакомой верфи. «Он держался так же просто и непринужденно, как прежде», — напишет в своих мемуарах голландский купец Номен.

На перепутье царь и царица остановились в Гааге, в доме Куракина.

Огаркова, застывшего в ливрее, Петр признал тотчас. Вспомнил, как мерялись силой.

— А, Самсонище! Куда мне сейчас против тебя! Укатали сивку крутые горки.

— Он мужик не простой у нас, — сказал посол — Эксперт, выучился понимать художества.

— Вон как! — и Петр снова обернулся к Фильке, уперся взглядом. — Послужишь, эксперт!

Весело вздернул кулаком подбородок Огаркова, который согнулся в поклоне неуклюже.

— А в солдатах ты не был, эксперт.

Александра оглядел пристрастно. Заговорил с ним по-голландски, по-немецки. Дернул за кружевной бант.

— Ладный котик… Мышей ловить учишь, Бориска?

Весь вечер, вдвоем с царицей, разглядывал коллекцию медалей. Понравилась медаль сатирическая, выбитая немцем Вермутом, бичующая взятки. На одной стороне лихоимец умильно берет монету, на другой — страж закона, прикрывший пальцами глаза.

— И нам бы отчеканить, Катеринушка! Изворовались… Да не проймешь ведь…

Помянул Меншикова. Банк держит в Амстердаме, под флагом государства хлеб возит голландцам из своих деревень.

— Грабитель, стыдом меня заливает…

Царица унимает гнев, грудной ее голос рокочет ласково и сильно. Борис будто песню слышит, полную женской щедрости. Поистине рождена для короны. Счастлив звездный брат, выпал великому государю великий амор. А вот он, Борис, жалкий Мышелов, оказался амора недостоин, встретил, да не сумел удержать…

Ехать в Париж царица отказалась наотрез.

— Я там мешаю, Питер.

В Париже строго, Париж — это не то что Амстердам или Мекленбург.

— Дуришь, матушка! — сердился царь. — Что там, в Версале, монстры сожрут тебя? Посмей герцогша какая тебе надерзить, я ей зад заголю да… Ох, устал я, Бориска! Попробуй ты уломай!

От упорства своего Екатерина бледнела, и черты ее лица выступали резче — женская их плавность исчезала, глаза, обжигавшие Бориса, холодели, брови вытягивались черной преградой.

Настояла-таки… Повелела извиниться перед французами. Тяжел ей путь, не оправилась после неудачных родов.

Петр взошел на яхту скучный. Взморье, как назло, безмятежно голубело.

— Месяц будем лужу месить, — бросил царь, проклиная безветрие.

Шут кинулся надувать поникшие паруса, пыхтел, пыжился, но не исторг и усмешки у царского величества. Петр шагал по палубе, чертыхаясь, замечал изъяны в оснастке. Не угодна и краска на бортах, — вымазаны будто чернилами.

Духовник царя творил крестное знамение на все четыре стороны, освящая судно. Потом, сказав, что от моря томление во чреве, ушел в каюту и там зело напился.

Дорогой Петр сажал к себе в салон Бориса и Шафирова. Спрашивал, каковы обычаи французского двора, какие в Париже партии, сколько лет королю.