Интерьер заведения поражал до глубины души даже такого далёкого от искусства, практически редкостного лоха в понимании интеллигенции, человека — Соню. Золочёная вывеска с витиеватыми буквами, сложенными в имя известного композитора, зазывно приглашала войти внутрь, и уже заранее предупреждала своей отделкой о диких кусачих ценах и стильном до рвоты бомонде в качестве посетителей. Да и само здание издалека обдавало шиком и лоском начищенных до блеска стёкол, сияющих в громадных витражных окнах с изображением в каждом из них одной из вечных опер Антонио Сальери, трагично известного как убийца Моцарта. Таким образом, на фасаде здания можно было ознакомиться со своеобразным представлением опер Сальери, таких как «Образованные женщины», «Венецианская ярмарка», «Школа ревнивых» и «Иисус в чистилище», одного из известных в будущности, как ему пророчили все преподаватели наперебой, художников современности, по совместительству хорошим знакомым Оливера и сокурсником с факультета Художественного Изобразительного Искусства, начинающим художником Ксандром (сокращение от Александр) Ветровым. Это Олли посоветовал хозяину заведения, отцу Артёма, Сандалу Евгеньевичу Охренчику, перспективного художника, расхвалив его, как только мог. В племяннике Сандал Евгеньевич души не чаял, поэтому поверил на слово и был дико рад, что благодаря ему новое в городе заведение ещё быстрее обретёт клиентуру, восхищая великолепными витражами.
Сам Оливер был здесь впервые, поэтому заведение было для него также ново и интересно, как и для Соньки.
Имея цепкую память, Соня знала о том, кто такой Сальери, слышала его оперы, хотя их класс и ознакомили с ними ещё в начальной школе, она хорошо помнила названия. В довершение полной картины, прекрасно знала, что Сальери, числящийся главным подозреваемым в смерти Моцарта, был оправдан, правда, лет через двести, но клеймо убийцы продолжало висеть на нём и по сей день достаточно прочно, не каждый мог похвастать тем, что знает эту тёмную историю. Но Соня знала в опровержение тому, что все считали её недалёкой и полным нулём в учёбе. Она сама выбрала для себя путь неуча, считая, что таким образом будет выделяться из толпы, и все будут кричать ей вслед: «Крутоболл!», а не: «Ботаник!» О своих достижениях в учёбе она стойко молчала, все контрольные специально заваливала, вызывая на головах учителей реактивное поседение, а у некоторых даже сезонную миграцию волос в сторону силы притяжения Земли.
Она упорно делала вид заслушавшейся кулёмы, с обожанием глядя на рыцаря из сказки Оливера, когда он рассказывал ей о Сальери, мысленно сотню раз обозвав его выпендрёжным клоуном, кичащимся своими глубокими познаниями.
— Моя принцесса, а ты знаешь, кто был учителем этого великого композитора? — распинался перед ней Оливер.
Соня знала и чуть не заржала в голос, подготовив по случаю имени учителя жутко смешной прикол, но вовремя себя остановила, дав фору своему «принцу».
— Его звали Глюк, — Олли расплылся в улыбке.
— Серьёзно? — округлила глаза его спутница. — Невероятно… Так и звали?
Сколько в её тоне наигранности, она и сама не смогла бы высчитать, может вёдер десять, а может и больше. Олли же принимал всё за чистую монету.
— Представляешь? — открывая перед ней резную дверь и пропуская даму сердца, вещал Оливер. — Так и звали…
— Это так интересно, узнавать что-то новое об известных людях, — с придыханием вымолвила Соня, поражаясь своей учтивости.
Внутри было ещё круче, чем снаружи, так что Сонька искренне вымолвила восхищённое: «Отпад…», а затем, углядев себя в огромном зеркале в громоздкой раме, немного застыдилась, что не оделась прилично, придя на свидание в своей обычной одежде. Но и Оливер сам в атмосферу заведения своим неформальным прикидом не вписывался.
Их встретил менеджер «Сальери» и проводил к заказанному столику.
По пути Соня чуть не споткнулась, снеся на своём пути пузатого дядечку, активно дегустирующего лобстеров, со стула, но её вовремя спас Олли, а она даже не подумала обругать себя за то, что засмотрелась на изображённое на куполообразном потолке действо из вошедших в раж музыкантов дирижируемого самим Антонио Сальери оркестра во время исполнения некой явно зажигательной оперы, потому что агония на лицах музыкантов от исходящей от их инструментов волны питала их неимоверно сильно, что тела отдавались музыке. Или же художник настолько хорош, что смог всё это передать. В любом случае — есть на что посмотреть.
Сам столик, находящийся в отдельной комнате, отделённой от общего зала полупрозрачной шторой, тоже впечатлял. С этого места хорошо просматривался и сам зал, и сцена, на которой мучили инструменты операми того же Сальери небольшой оркестр из восьми человек. Этого композитора было
Соня стала закипать.