Читаем Держи полностью

Это не сквозняки.

Это руки мои

Всегда холодные

Хотят к твоим прикоснуться.

Скользят по ладоням и щекам.

Заворачивают тебя в одежду поглубже.

Дотрагиваются до плеч.


Это не огни большого города.

Это электричество между нами.

Я твой проводник.

У меня воздух с металлическим привкусом и мурашки по телу,

Оставленные тобой.


Это не печаль.

Это упоение.

И я слизываю его, как топленое молоко, со своего рта,

Пока жду нашей встречи.

А когда забываюсь, раскусываю губы до крови.

Их сушит ветер, и они походят на пустыню Гоби, если бы та была счастливой и алой.

В следующий раз, когда ты придешь,

Захвати мне немного совместных планов на вечер

И с десяток прикосновений, пожалуй.

Не абонент

Я к тебе со скоростью света.


Будто бы это наше последнее лето,


Будто бы для нас весь космос, а не одна планета.


Будто бы мы вот-вот разобьемся


Как-то и где-то.


Абонент когда-нибудь будет недоступен.


Я знаю это.

Маковые поля

Мне бы заблудиться

В этих маковых полях

На пару мгновений.

Мой внутренний вакуум

Нарушит твое дыхание,

А дуновение ветра

Распустит косы.

Я не обернувшись чувствую,

Как из твоей пачки

Разлетелись по траве все папиросы,

А пальцы, будто легкие бамбуковые спицы,

Вяжут меня по рукам и ногам

Быстрее, чем я вяжу свитера.

Я тщетно пытаюсь сделать шаг в сторону,

Но понимаю, что потеряла голову

И забыла родную речь.

Это маковое поле следовало бы сжечь

До того, как я на него пришла.

Небанальное

Приправь меня острым чили

Или кислым песто.

Мы с тобой слеплены из одного и того же теста.

В крайнем случае- нет.

Не расплескай банальности

На мой о тебе портрет.

Давай беззвучно смотреть на звезды.

У них, как и у твоих глаз, сегодня особенный свет.

Стою посреди жизни удивленная

Стою посреди жизни


Удивленная


С широко открытыми глазами.


Я угощу тебя вафлями


С яблоком и корицей,


А ты неспешно расскажешь,


Что стало с нами.



Мне все чаще не спится.


Вживую снится,


Как я с цветами,


Белыми бантами,


В шпагате под софитами,


В пор-де-бра руками.



Или



Еду на север в поезде,


Распугиваю замерзших голубей


На центральной площади,


Не помню ничьих имен,


Сюжетов фильмов,


Район,


В котором мы жили.


А все его речи для меня- суахили.



Или



Я бегу среди спящих дворов,


Уличных фонарей,


Грязных собак и вылизанных котов.


Через мост и в гору,


Пока бок не заколет.


Такое раннее утро,


А я уже ко всему готова и


Бежать мне к лицу и в пору.


И я вновь бегу.


И бегу


Или



Свешиваю ноги с подоконника


С видом на набережную


И слушаю колокола


Из церкви напротив.


Мне в то время даже нравилась пастила,


Я всем улыбалась,


Ничего не ела,


Пела


И мало спала.



Или



Я пишу под шум воды


И без права на остановку.


Как завещала Софи Лорен,


Пью только воду,


Грызу морковку.


Ем рис.


Никого нет рядом,


А это значит


U can me kiss3.


Не пугайся,


Ну что ты завис?

Так как ты сам?

Бермудские треугольники

Мы краеугольные бермудские треугольники.

Тонем друг в друге,

Теряемся без вести,

Стараемся закруглить наши обоюдоострые вершины.

Откуда-то много поводов.

И мне так жаль, любимый,

Что нам становится холодно

Уже без следствия и без достойной причины.


Все чаще потряхивает,

Будто живем у ж/д вокзала,

А сошедшие с рельс поезда

Не оставляют живого места.

И скрежет ночами-

Это колеса между моим левым и правым

ребром.

Последний раз я так кричала.

Дай вспомнить.

Никогда я так не кричала.

Горький вкус на твоих губах – это то, что нам останется на потом.


Мне так безобразно, милый,

Как на полном дохлыми рыбами пляже.

Чуть что- помещаю себя в мысленную петлю.

А внутри сжимаюсь, подобно Плутону,

Который уже для всех и не планета даже.

И вешу там, болтаюсь и тебя, конечно, люблю.


Никто не предупреждал нас,

Что то была trial version4,

Давай, промолчим эти странные дни, на цыпочках провожая.

Я узнала, оплатить за полную

Любви бесконечность,

Можно только лишь безденежно отдавая.

Звук Сапсанов

Мы в три точки укладываем

Сбежавшие мысли и строчки.

А спустя, вместо кофе, молем

друг другу на завтрак кости.

Без поцелуев

и добрых утр,

и круассанов.


Тебе сразу мерещится

Звук уносящих меня «Сапсанов»,

И твоя затяжная депрессия

Уже массирует тебе виски

И мнет плечи.

Она теперь без опозданий.

Через вечер

Делает тебе искусственное дыхание всякой гадостью рот в рот.


А я вот думаю,

Когда же тебя, наконец, заебёт

Раздумывать и смаковать о плохом

Дети, что вы знаете о лете?

Дети,


Что вы знаете о лете?



Солнце тонкую кожу просвечивает,


Через душу проходит наружу,


Жжет траву,


Обесцвечивает синеву.


Отражает мир в линзах,


Будто это руки Хаяо Миядзаки.


А ты его Мононоке.


Если посмотришь на небо,


То увидишь, где ты в этом потоке.



Дети,


Что вы знаете о лете?



Оно волочит по городу.


Тащит нас, словно за волосы,


По всей планете.


Апперкотом


Отправляет за борт


Порой без жилета и спасательного круга.


Лето-это удар выше пояса


Прямиком в голову.


Это дикий фьюжн


Из песка, приключений, глясе и твоего лучшего друга,


Из портретов на крыше,


Спутанных ветром волос,


Это мысли, растаявшие в мягкой вафле


Или брикете.


Это Кафка на пляже


И тощая Кейт Мосс на модном буклете.



Дети,


Что вы знаете о лете?



Оно не разводит руками.


Оно на все согласное,


Но ни за что не в ответе.


А по ночам оно обнажает тех,


Кто не покидает свой кокон даже при свете


Перейти на страницу:

Похожие книги

Захваченные территории СССР под контролем нацистов. Оккупационная политика Третьего рейха 1941–1945
Захваченные территории СССР под контролем нацистов. Оккупационная политика Третьего рейха 1941–1945

Американский историк, политолог, специалист по России и Восточной Европе профессор Даллин реконструирует историю немецкой оккупации советских территорий во время Второй мировой войны. Свое исследование он начинает с изучения исторических условий немецкого вторжения в СССР в 1941 году, мотивации нацистского руководства в первые месяцы войны и организации оккупационного правительства. Затем автор анализирует долгосрочные цели Германии на оккупированных территориях – включая национальный вопрос – и их реализацию на Украине, в Белоруссии, Прибалтике, на Кавказе, в Крыму и собственно в России. Особое внимание в исследовании уделяется немецкому подходу к организации сельского хозяйства и промышленности, отношению к военнопленным, принудительно мобилизованным работникам и коллаборационистам, а также вопросам культуры, образованию и религии. Заключительная часть посвящена германской политике, пропаганде и использованию перебежчиков и заканчивается очерком экспериментов «политической войны» в 1944–1945 гг. Повествование сопровождается подробными картами и схемами.

Александр Даллин

Военное дело / Публицистика / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное