Десант из прошлого

У нас в стране науке придают такое огромное значение и оказывают ей так много внимания и заботы, что, согласитесь, люди имеют право от нее и многого требовать. Иногда эти требования даже превышают возможности науки. Вы знаете, какими фантастическими темпами развивалась наша экономика. А наука — вернее, кое-какие ее отрасли — по мнению некоторой части людей, топталась на месте, не отзывалась на злобу дня. Хотелось сразу многого. Хотелось поторопить, расшевелить, убрать с дороги все, что мешает. Вот так случилось и с биологией. Что могли предложить генетики в сороковых годах? Одни полутуманные идеи. А стране нужен был прежде всего хлеб. Тут агроном козырнул гроздьями ветвистой пшеницы. Это был убедительный аргумент. Ему поверили. И ошиблись. Что ж, разве разумное общество застраховано от ошибок? Но все это — ошибки разумного общества. И я в принципе разделяю мысли Джона Бернала: автономия науки, независимость ее от общества — нелепость.

Он замолчал, ожидая, что сейчас, последует новая атака. К его удивлению, Ульман, внимательно выслушав Андреева, только пожал плечами.

— Ваше право думать так, а не иначе, — сказал он миролюбиво. — По-моему, нелепость — вдохновение по заказу. Вы ссылаетесь на Бернала, я — на Гексли. Видеть своей целью лишь практические выгоды для кого-то? Меня этим не соблазнишь. И потом: и польза и вред — явления, так сказать, вторичные. Первично чистое исследование.

— Не скажите, — возразил Александр Михайлович. — Радиолокаторы и пенициллин, например, изобретали именно по заказу… Нужды общества натолкнули ученых, не так ли?

— И все же отвлеченное познание как самоцель… — начал было Ульман, но вдруг махнул рукой, рассмеялся.

— Мы с вами все равно не сговоримся, — дружелюбно проговорил он, заглядывая в опустевший кофейник. — Впрочем, это ведь и не обязательно. Продолжайте считать, что ученый что-то кому-то должен, пожалуйста. А я останусь при мнении, что ему наплевать на всех и вся, кроме своих теорий. Ну как, согласимся на ничью?

Андреев пожал плечами. Конечно, глупо было бы пытаться обращать упрямого немца в свою веру. Не затем он здесь.

— Вот что, господа, — сказал он решительно. — Я пришел к вам за помощью. Можете ли вы что-нибудь сделать для освобождения «Иртыша»?

Брэгг покачал головой.

— Я, конечно, поговорю в Высшем совете, только… Вряд ли это поможет. Странная штука — наш совет. Формально — главный законодательный орган. А фактически — бессмысленная говорильня… Так что на совет надежда плоха. Надо что-то придумать. Может быть, поговорить с президентом?

Ульман презрительно фыркнул.

— С Карповским? Самое пустое занятие. Лучше с Гейнцем. Он хоть деловой человек. Впрочем» и это бесполезно. Тут какая-то политика, я уверен. И, очевидно, не слишком чистая.

Брэгг заговорщически скосил глаза.

— Курт в своем амплуа. Кстати, в оценке нашей республики он сходится с вами, господин Андреев. Считает, что все это — гигантская авантюра, только не может понять, какая. А в президенте и его помощниках подозревает чуть ли не жуликов.

— Неправда, — возразил Ульман. — Думаю, что нам повезет, если они окажутся просто жуликами. Боюсь, что-нибудь похуже.

Андреев был сбит с толку.

— И несмотря на это, вы им служите? Где же логика? Ульман поднес к губам сигарету, выпустил струйку дыма и только тогда ответил:

— Я же сказал вам: не все ли равно, кому мы сегодня, как вы выражаетесь, служим? Да и какое мне дело до них? Грязная история, вижу. Но у меня нет ни малейшего желания быть мусорщиком. Пусть возятся в грязи, кому это нравится. Я разрабатываю принципиальные схемы ионолетов, а остальное меня не касается. Главное — установить четкое разграничение функций. И успокоиться.

Он взглянул на Андреева.

— Кстати, мы ведь тоже работаем в конечном счете для людей. Вне зависимости от карповских и гейнцев.

— Послушайте, — задумчиво произнес Брэгг, поглаживая худую пергаментную щеку. — Почему вы оба так ожесточены? Не преувеличиваете ли вы изъяны благословенной республики Фрой? Мне начинает казаться, что в вас говорит не столько стремление к объективности, сколько обида ущемленного индивидуума…

— То есть? — вскинул брови Ульман.

— Пожалуйста, объясню. Господина Андреева насильно поселили на острове, и он не может, конечно же, чувствовать к республике симпатии, — продолжал Брэгг, — И вас, Ульман, судя по вашим рассказам, прислали сюда против вашей воли. Насилие вызывает протест — так всегда бывает. Отбросьте же личное и попробуйте взглянуть на все беспристрастно. Да, безусловно, очень многие порядки на острове достойны критики. Но ведь сама-то идея республики Фрой, признайтесь, не так уж и плоха. Мне, по крайней мере, кажется, что люди, задумавшие ее, руководствовались, видимо, гуманными целями. Но поскольку мечта и реальное ее воплощение не всегда адекватны, а определенные моральные издержки неизбежны, стоит ли так сурово подходить к тому, что мы здесь видим?

— Минутку, профессор, — быстро проговорил Андреев. — Давайте уточним: на чьи деньги построена республика?

Брэгг задумался.