Так. Надо собраться с мыслями. Сколько времени осталось? Меньше двенадцати часов. В сущности, у меня ведь нет точных доказательств. У меня вообще нет доказательств. Одни подозрения. Может быть, Костас Георгиадис не имеет никакого отношения к Гонсалесу. Я теперь был уверен, что исчезнувший автор проекта - Гонсалес. Может быть, Гонсалесу не удалось попасть в отряд темпонавтов. Но так же вероятно, что это он и есть. И тогда завтра уйдет в прошлое не миссионер XXI века - века добра и справедливости, а проникнет туда осколок темных сил, с которыми XXI век успешно борется. Он осядет в своей Греции и мало-помалу пересоздаст ее такой, какой она ему видится в горячечных мечтах человека, всю жизнь жаждавшего власти. И Грецией дело там не кончится. Я не был склонен преуменьшать возможности темпонавта, оснащенного всем возможным именно для того, чтобы изменять ход развития общества.
Не колеблясь, я набрал домашний номер шефа, хотя раньше, в другой ситуации, мне это и в голову не пришло бы: полагалось звонить - в любых случаях - оперативному дежурному. И тот, основываясь на сообщенной ему категории срочности, приводил в действие ту или иною систему оповещения. Отчего я не воспользовался официальным способом связи? Только ли потому, что находился в трехдневном отпуске? Нет, видимо, предчувствие дремало во мне - предчувствие поражения. Мне нужна, нужна была поддержка шефа!
- Понимаю, - сказал он после паузы, после того, как я изложил суть. Действительно, в свете известных нам фактов не исключено, что он - там. И сделать ничего нельзя?
- Только через ООН, - сказал я поспешно. - Только через соответствующую комиссию.
- Значит, надо поднять их всех на ноги, - сказал шеф каким-то странным голосом. - И сообщить, что мы имеем некоторые подозрения. - Он помолчал и повторил: - Некоторые подозрения.
Пауза на этот раз длилась ровно столько, чтобы я понял: шеф не поддержит меня.
- Я думаю, - сказал он ровным тоном, - нам не надо лишать сна столь почтенных людей. Дня через три станет ясно, куда исчез... автор сценария. Тогда и доложим.
Я молчал.
- Отдыхай, - сказал шеф. Он чуть дольше подержал трубку после этого заключительного слова, чуть дольше, чем он делал всегда - резкий, деловой, не любящий ненужных пауз. Но все-таки положил трубку.
Итак, мне не мог помочь Димчев, мне не помог шеф. Но принять этого я не мог. Оставалось одно: протопресвитер Пафнутий - постоянный представитель оппозиции при ИАВ.
Никогда в жизни я не видел священнослужителей, кроме как по телевидению, и представлял их всегда одетыми в рясу, с длинными волосами, бородой. Встретивший меня невысокий пожилой человек (165-167, вес около 70), одетый в синий потертый тренировочный костюм, провисший пузырями на коленях, коротко стриженный, в очках со стеклами без оправы и гладко выбритый, никак не походил, на мой взгляд, на священнослужителя.
- Вы Сбитнев? - спросил он. - Здравствуйте. Не ожидал вас столь скоро. Пойдемте.
Сбитый с толку, я пошел за ним.
- Слушаю вас, - сказал он, - слушаю внимательно. Расскажите мне все как можно более подробно.
- Простите, - сказал я, - как к вам обращаться?
Он усмехнулся.
- Меня зовут отцом Пафнутием. Так и обращайтесь. Мирское имя мое записано лишь в паспорте.
- Разрешите начать с вопроса. Запуск произойдет завтра в девять утра. Располагаете ли вы такими возможностями, чтобы передвинуть его на некоторый срок?
- А у вас есть серьезные основания добиваться подобной отсрочки? ответил он вопросом на вопрос.
Я вздохнул. Видимо, без подробностей обойтись было нельзя. И я рассказал с подробностями, опуская лишь те моменты, говорить о которых пока не имел права. Эти моменты касались операции "Контрпутч". Я вообще не сказал ему ни слова о том, что против вероятного - именно "вероятного" заговора уже приняты и осуществляются меры. И, наверное, напрасно. Потому что он заговорил именно об этом. Главную опасность он видел в настоящем, и в этом, конечно, был прав. Тогда, чтобы перевести разговор в нужное русло, я сказал ему, что если заговор реальность, то приняты соответствующие меры и пусть его это больше не беспокоит.
Он несколько секунд внимательно смотрел на меня.
- Это правда? - спросил он.
- Да, - сказал я, - это правда. Но ведь я пришел к вам не с этим, отец Пафнутий. Здесь справятся без нас с вами. А вот с вопросом о завтрашнем запуске никто больше не решит.
- Вы понимаете, почему мы вообще против вторжения в прошлое? спросил священник.
- Да.
- Рано или поздно такое должно было случиться, - сказал он. - А может быть, уже и случалось! Случалось! Именно поэтому мы требуем полного запрещения всяких экспериментов с квантово-матричной структурой. Не дело человеческое создавать миры и переделывать их. Нам дан единственный мир, наш, и в нем мы вправе сражаться за свои идеалы...
- Отец Пафнутий, - сказал я, - по-моему, мы напрасно теряем время.