Десантура-1942. В ледяном аду

Убивали ее долго. Сначала просто пинали, потом вытащили на мороз, отрезали тем же тесаком груди, завернули руки за спину и так подвесили. Потом…

А она улыбалась беззубым ртом.

Она вернулась в ту ночь – с двадцать второго на двадцать третье июня. Мама утром не ругалась, когда Вера провожала Юрку на фронт. Мама плакала. Как плакала и в октябре, когда Вера ушла добровольцем. Говорила, что у войны не женское лицо.

Мама была права.

У войны не женское лицо. У нее вообще нет лица.

У войны страшная, кровавая, жестокая харя.

19

– Конечно, мы знали, Николай Ефимович! Ваши частоты нам были известны. Шифры тоже мы читали легко. Увы для вас, к счастью для нас!

– Это да, для вас к счастью… – ответил Тарасов.

– Что же произошло дальше, господин подполковник?

– Во время операции под Доброслями майор Гринёв был легко ранен. После чего был эвакуирован в тыл.

– Вы видели его?

– Нет. Об этом на совещании Латыпову и мне доложил комиссар двести четвертой Никитин. Сам же Гринёв так и не появился.

– Кстати, как вы, господин подполковник, относитесь к институту комиссаров?

– Отрицательно. В армии в основу должен быть положен принцип единоначалия. Если приказ командира может кто-то отменить – это не армия. Это балаган. Хорошо, если у командира с комиссаром взаимопонимание. Но… Этого сложно добиться, понимаете, Юрген?

– Конечно, лично я вижу в институте комиссаров элемент контроля коммунистами над армией, – фон Вальдерзее флегматично жевал бутерброд с ветчиной. – Насколько я понимаю, Сталин так и не доверяет Красной Армии после процессов тридцатых?

– Это вы, герр обер-лейтенант, у Сталина и спросите…

– Еще спросим, господин подполковник, еще спросим…

Тарасов едва сдержал ухмылку:

– Юрген, но вермахт тоже находится под контролем НСДАП? Не так ли?

– Нет. Не так. Конечно, у нас есть политические руководители – они следят за поддержанием национал-социалистического духа, но моей работой из политиков никто не руководит.

– Юрген, вы уверены?

Фон Вальдерзее аж поперхнулся ветчиной:

– Интересно, кто из нас допрашиваемый? Итак, почему ваш военный совет принял решение уйти под Игожево?

Тарасов вздохнул…

* * *

Раздавленные неудачей в главном бою всех операций, десантники разбредались по своим шалашам. А в штабе шел горячий спор. Что делать дальше?

Немцы уже обнаружили расположение лагеря – сегодняшняя атака полевого госпиталя подтвердила это. Понятно, что это была разведка боем. Но отсюда следует, что промедление подобно смерти. Необходимо сниматься и уходить. Но куда уходить, имея на руках двести раненых, из которых половина – тяжело? Тащить на себе? КУДА??

– Гринёв! Тварь! Ты где был, где был? – Тарасов вскочил с березовой чурки, заменявшей стул, когда комбриг-двести четыре вошел в штабной шалаш.

– Подполковник, успокойтесь! – крикнул на него Латыпов.

А Гринёв побледнел и схватился за раненое плечо. Несколько картинно, правда, как показалось Мачихину. Гринёва поддержал его комиссар – Никитин.

– Вы слова подбирайте, Тарасов, – почти крикнул Никитин. – Видите, Георгий Захарович ранен!

Гринёв, поморщившись, сел за дощатый стол. Потом он погладил себя по плечу и бесцветным голосом начал:

– Бригада попала на замаскированные огневые точки – вкопанные танки. И кинжальный фланговый огонь крупнокалиберных пулеметов…

– Положить десантников зазря? Увольте! – рявкнул на Тарасова Никитин.

– Была бы моя воля – уволил бы в расход, товарищ полковой комиссар! Доклады тут не надо докладывать. Надо приказы выполнять!

– Спокойно, подполковник. Все же двести четвертая имеет боевой опыт – и Болград с Кагулом в Молдавии, и бои с белофиннами в составе Пятнадцатой армии, – остановил Тарасова Латыпов.

– А эти тут при чем? – презрительно кивнул в сторону Гринёва и Никитина Тарасов. – Они что, были там?

– Ефимыч, спокойнее… – шепнул ему Мачихин.

А дневальный подбросил еще одну охапочку дров в печку-чугунку. Она защелкала, затрещала, и чайник снова забурлил кипятком.

– Еще раз говорю! – встал Латыпов. – Полеты будем разбирать дома. Давайте решать. Что? Делать? Дальше?

Полковник раздельно, почти по слогам, произнес последние слова:

– Шишкин, доложите обстановку.

– Южный берег реки Явонь немцами сильно укреплен. Дзоты. Закопаны танки. Окопы в полный профиль. Вдоль берега дорога Демянск – Старая Русса. По дороге курсируют бронетранспортеры. В лесистых участках – дозоры по пять-семь солдат. Саму дорогу постоянно чистят мирные жители из Демянска, Доброслей, Игожево и других населенных пунктов. Разведка обнаружила, что в Игожеве расположен штаб восемьдесят девятого полка и семьсот седьмого штрафного батальона. И какой-то генерал…

– Это когда Малеев там генерала обнаружил? – удивился Латыпов.

– Позавчера еще, товарищ полковник! – ответил майор Шишкин. – Лежали в засаде, наблюдали, как старик в штанах с лампасами зарядку делал. Взяли ефрейтора из дозора, но тот помер случайно, прежде чем о генерале рассказал.

– Случайно? – засмеялись командиры.

– Перестарались, – буркнул начштаба. – Виновные наказаны.

– Как? – спросил Латыпов.