Десантура-1942. В ледяном аду

– А нас тут четверо! В каждом батальоне переводчица. Любка Манькина вон в четвертом, а я что, хуже, что ли? Нам Тарасов говорил, мол, оставайтесь, а мы – нет! – пошли! А как не пойти? Война же!

– А чего лежала-то? – краешком рта улыбнулся Олешко.

– Споткнулась, а все мимо идут, мимо. А я встать не могу, тяжело, думаю, ну все. Подведу сейчас батальон. Отстану. Ты первый, кто меня поднял, ага!

– А я тебя раньше не видел… – посмотрел на Наташу младший лейтенант.

– А нас подполковник прятал. Вон вас сколько. Красавцы. Все на подбор. Три тыщи почти, а нас всего четверо. Вот и спрятал, чтобы девки не блазнились! Да ты не думай, я не такая! Мы все не такие!

– А я и не думаю, – буркнул Олешко.

Но техник-интендант третьего ранга не услышала его за очередным порывом ветра.

– Ладно, сама я дальше…

Она оторвалась от крепкой руки младшего лейтенанта и побежала вперед, догонять своих, наверное…

4

– Дальше я встретил в Москве Надю, женился, а потом был отправлен на Дальний Восток…

– В каком году вас арестовали? – спросил фон Вальдерзее.

– Летом тридцать седьмого.

– А какова причина?

– На Дальнем Востоке я был адъютантом командующего байкальской группой Дальневосточной армии у полковника Горбачева. Горбачев же до этого работал в военной миссии в Германии. Руководителем ее был соратник Тухачевского Путна.

Немец прошелся по комнате, разминая затекшие мышцы. Подошел к окну. Посмотрел на улицу. И задал неожиданный вопрос:

– Как вы считаете, заговор Тухачевского действительно был? Или это параноидальные страхи Сталина?

Тарасов удивился:

– Лично я не знаю. Тогда я был всего лишь майором.

– Но ведь вы были адъютантом, и какая-то информация до вас все же доходила?

– Герр обер-лейтенант, вы плохо себе представляете нашу жизнь…

Тарасов вдруг задергал щекой.

А Юрген фон Вальдерзее вдруг наклонился над старым столом.

– Не понимаю вас, господин Тарасов.

– И не поймете, герр обер-лейтенант…

– Нихт ферштеен…

Тарасов грустно посмотрел на немца. Шмыгнул. Потер спадающую на левую бровь повязку…

* * *

– А как ты думаешь? Это моя страна! Понимаешь? Ленин, Сталин, Троцкий, даже Николашка! При чем тут эти говнюки, а?

Николай так шарахнул по столу стаканом, что кот сбрызнул с кухни в комнату.

– Коль, ты не горячись так. Ты майор?

– Майор. Что это меняет?

– Все, Коля, все меняет, – полковник Горбачев махом кинул в себя полстакана кваса, запивая горький водочный вкус, горько осевший на корне языка. – Ты – майор. Ты старший. Так это с латыни переводится?

– Так. Дальше-то что?

– Под тобой десятки. Нет. Сотни бойцов. Значит, что?

– Что? – пьяно покачиваясь на табуретке, спросил Тарасов.

– Что ты не один. Понимаешь? – хлопнул его по плечу Горбачев.

– Нет, – качнулся Николай.

– Сейчас я тебе объясню… Вот ты, – полковник положил на кривоногий стол кусок хлеба с тарелки.

– Ну?

– Не нукай, не запряг… Где твой батальон?

– У меня нет батальона. Я ж адъютант твой, забыл, что ли?

Горбачев откинулся на спинку единственного в квартире стула.

– Будет у тебя батальон, когда-нибудь. А может, и полк. Или бригада. Или дивизия. Да хоть отделение. Какая разница? Дело не в количестве! Дело в отношении. Понимаешь?

Тарасов почесал щеку:

– Не понимаю.

– Твою мать… Начну сначала. Какая разница – кто у власти? Кто нынче царь? Ты же не за царя в атаку идешь? Так?

– Так… Ну и что?

– Что? Вот тебе вопрос, – Горбачев оперся локтем на столешницу. – Что такое Родина?

Тарасов взялся за бутылку:

– Бахнем, таарищ полкник?

– Бахнем. Но чуть позже. Ты на вопрос-то ответь. Или слабо?

Тарасов подержал бутылку на весу, подумал… И поставил ее:

– Надя.

– Что Надя?

– Надя – моя родина. А вот еще родит…

– Поздравляю. Но не в этом суть. Значит, Надя – твоя Родина?

– А кто еще?

– Тебе виднее, кто еще…

Как это часто бывает с пьяными, майор Тарасов вдруг нахмурился, поскучнел и двинул граненый стакан к центру стола. Горбачев широко плеснул водкой по стаканам, непременно залив столешницу…

– Мужики, вы спать-то собираетесь? – Надя стояла в дверном проеме, осторожно держа одной рукой тяжелый живот. Второй она держалась за ручку двери.

– Наденька, мы по последней за тебя и спать! Служба ждет! – спас Тарасова Горбачев. Почему-то друзья всегда первыми начинают такой смешной, но острый разговор с женами. Чуют запах беды, что ли?

– Вот еще секундочку, Надин… Коль, думаешь, Тухачевский предатель? Я, когда в Германии работал, понял одну вещь, – почему-то Горбачев казался Тарасову трезвым. – Надо что-то менять. Что и как, не знаю… Но немцы нас сделают. На раз-два сделают. Легко и непринужденно. У них нет ничего. Ни техники, ни солдат обученных, ни идеи. Есть только одно – организация. Они злые. По-хорошему злые. На весь мир. И они выиграют следующую войну. А мы просрем все. У нас есть все – танки, люди, орудия. А они все равно выиграют. Потому что они за Фатерлянд, а мы против Родины. Согласен?

Тарасов покачнулся, почти упав, и на всякий случай решил согласиться – тем паче, что такое Родина, он не знал. Просто пытался не думать. НЕ ДУМАТЬ!