Десять кругов ада

- Да он еще с тюрьмы такой. Я ж никому не говорю, в тайне держал. Его за мать свою там опустили, ну, не разобрались... А когда доперли, что за мачеху он сел, не за мать, позд-но уже было, распечатали фраерка...

- И все? Говорите, а то бить буду, обоих! - крикнул на зэков Воронцов, стиснув для пущей острастки кулаки.

- Он еще в вагоне приставил нож к горлу... - начал неуверенно колоться додик. - Говорил, давай... или прирежу... Батя у меня умер, а мачеха со своей дочерью дом заграбастали, напоила меня и в постель к себе. А потом порвала на себе белье и в милицию... Вот и посадили за изнасилование. Еще я обещал ему в СПП не вступать...

Воронцов оглядел жалкого, растоптанного, как эта герань, парнишку.

- Иди, - бросил ему. - Не бойся, никому не скажу. Но больше не попадайся, пропишут в сучий барак, и пойдешь по кругу. Завтра встанешь на бетон. И не хныкай.

Когда парень скрылся в дыре, Воронцов тяжело уставился на своего бывшего дружка.

- Ну что, Кеша? Сидор придется тебе в зебрятник обратно собирать... Видать, среди людей ты жить не можешь.

- А это ты теперь решаешь? - зло сморщился Ястребов.

- Именно мне решать... - спокойно отреагировал Квазимода. - Я же понял тебя, хочешь сам взять Зону. Не выйдет, не отдам тебе ее на растерзание. Ты уже был паханом другой зоны и погубил людей по своей сволочной натуре. Бунт поднял.

ЗОНА. ЯСТРЕБОВ

И смотрю я на него, и вижу вдруг - точно сейчас меня заложит, это уже не тот Квазимода, с которым в "крытке" пыхтели в Златоусте и на которого верняк положиться можно было. Но уже тогда он начал ссучиваться, кровь чужую не играл в стиры... скурвился...

- Что, кранты мне, значит? Не-е-ет... Ванька, не губи! - стал на жалость давить. - Засудят ведь! Опять говеть в полосатом кичмане!

Не реагирует, скалится даже.

- Что, ты людей будешь портить, мразь, а я тебя покрывать? Нет!

- Вань, но не родился же я таким! Жизнь-сука таким скурвила, которая и тебя запарила. Мы же рядком шли по ней, вместе топтали зоны! - кричу я тут. Моих расстреляли, твоих не жаловали! Где правда?! Мы же родня с тобой, меня десятилетним пацаном на малолетку угнали... Один я на свете, а ты меня еще засадить хочешь...

Слушает.

- Не сопливься, я не меньше твоего пережил, а скотом не стал.

- А я стал, Вань! Стал! Ну укоцай меня тогда, скота! - Смотрит, решает что-то... Дожимаю слезой: - Не вернусь я туда, в "крытку". И один на тот свет не пойду - прихвачу кого-нибудь с собой... кто рядом будет... Это без дураков, Вань... - Ну, тут и зарыдал я, для понта.

ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ

Истерика у зэка началась. О-о-о! Это надо видеть настоящую блатную истерику! Припадочные эпилептики и буйнопомешанные в дурдомах по сравнению с этим театром просто ангелы... Идет такая бешеная игра на жалость, на испуг, что у непосвященного человека волосы дыбом встают...

...Крупные слезы покатились по впалым его щекам, закапали на пол.

- Не был, не был я животным! - И по голове лысой стал себя бить. - Ведь один-н-над-цать лет зее-ее-брой ходил... - выталкивал сквозь рыдания из горла. - Пожалей, Ванька-а-а! А не пожалеешь, и себя, и тебя решу, знай...

Смотрит Квазимода, не знает, верить - нет слезам этим.

- Вон скотина Дергач малолетнюю девочку изнасиловал, убил и может на солнце смотреть, радоваться, а мне - помирать? Я же в Зоне сломался, Ваня, заделался вором и убийцей! На воле я ж не убивал! У-у-у-у! - И стал колошматить себя по груди, лицу, биться о стену башкой.

- Ну, хватит! - не выдержал Квазимода и отвесил пару легких пощечин кричавшему.

Тот вмиг каким-то странно проясненным взглядом глянул на бывшего братана: пронесло, что ли?

- Заткнись, народ соберешь, - тихо сказал Батя, обмякший уже.

ЗОНА. ВОРОНЦОВ

Угроз этого гада я не страшился, просто стало жаль его, паскуду. Да, зло посмеялась над ним судьба, здесь нет вопросов... Но что же делать теперь, все прощать ему? Уж нет.

- Тебе бы, гад, пику к горлу приставить и посмотреть, как ты в штаны наложишь... Все. Закончили. Если еще к мальцу подъедешь - убью, как последнюю тварь. Своими руками задушу, хоть неохота за тебя снова сидеть... Он же на свет мужиком родился, скот, ему же отцом становиться еще... А... - махнул я безнадежно рукой на Кешу - не поймет он.

Сопли размазывает, плачет, подлюга.

- Иди морду вымой! - говорю. - А что скажешь про скулу свою? - остановил я его окриком.

- Придумаю, - мямлит. - Синяков-то нет. Умеючи вправил.

И ушел, и снова гадостно стало на душе, ничем не вытравишь мерзость эту. Ну когда ж это кончится?!

ЗОНА. ДРОЗДОВ

Снова вызвал меня Мамочка, об этом бедняге поговорить - о Журавлеве, что парится здесь почем зря, за кого-то...

Ну, я начал разговор с ним без дурочек своих обычных, серьезно. Имеем ли мы, так и говорю - мы вроде как бы заодно с ним, с офицером, - имеем мы право помочь человеку против его воли?

Такой вот непростой вопрос задал я начальнику отряда. Ну, ему-то такие нравятся. Он бы всем помог помимо их воли, как я заметил, - характер у него такой. Ну а тут похмыкал, для приличия, и отвечает: имеем.