Десять кругов ада

- Песенки горланите? Чифирчик гоняете! Ну а кто из вас виноват, что Воронцов напился и сейчас в ПКТ под новым сроком, кто?! - обвел всех красными, как у пьяного, глазами. - Чаи-то он что, ради себя только пересылал? Да залился бы он... столько его выпить. Вам, сволочам, помогал ваш Квазимода наглотаться...

Сел, вздохнул глубоко, заметил уже мягче, грустно даже:

- Не нравится мне ваша компания... В ПКТ из отряда сидят уже семь человек, Воронцов восьмой. Знайте, надо будет - посадим и остальных. Вот, уже и Дроздова в оборот взяли, да? Помогаете друг другу попасть в изолятор, вот дружба-то... Все. С завтрашнего дня не будете работать вместе, разбрасываю вас по звеньям, - хлопнул он рукой по столу. - Свободны, кроме Дупелиса, Бакланова и Гагарадзе.

ЗОНА. ЗЭК ПОМОРНИК ПО КЛИЧКЕ ПОП

- Ну как? Отмолил наши грехи? - хохотом встретили меня в бараке, как это обычно бывало.

- Да он свои замаливать не успевает... - зло кто-то заметил. - Святоша, мля... Что там, наверху, амнистию тебе не обещают? Плохо, значит, просишь...

И чья-то нога толкнула мне под ноги табуретку, о которую я споткнулся и неловко, подвернув руку, упал.

Захохотали одержимые, залаяли, как собаки порченые. Бог им судья... Поднялся, с очами прокаженных не желая встречаться, пошел в свой угол, забрал полотенчишко - мыться, и к молитве.

Такими шутками встречали меня бедные, Богом оставленные люди каждый вечер. Были и похлеще, но я привык, давно привык не обращать внимания. Жалость всегда оказывалась сильнее раздражения. Многих и людьми-то считать, к сожалению, было уже трудно.

Выжгло зло в них душу, ходили пустыми оболочками, зараженные, не ведающие, что творят. Мне было легко переносить страдания, посланные мне Всевышним, а им тяжко - некому их было защитить...

Вошел я в каптерку, встал в углу на колени, достал завернутую в тряпицу иконку и стал молиться - истово, как в послед-ний раз.

Храни меня, Боже, ибо я на Тебя уповаю...

В священные минуты эти меж мной и окружающим миром возникала прочная, ничем не могущая быть разрушенной стена Господня. И ничто не могло нарушить блаженный покой в моей душе. И счастлив я был здесь и сейчас, прощая обиды, благодаря Бога и изливая ему любовь свою безбрежную - за то, что дает он мне терпение и силу...

Закончил я молитву, хотел было с колен подняться, а тут взгляд мой натолкнулся на клочок бумаги, торчащий из-под наспех прибитой доски (прибивали, чтобы крыса по ночам в барак не лазила). Смотрю - тайничок. Сунулся я туда, а там сверточек, развернул - понятно, анаша-зелье. "Володька спрятал", - понял, перекрестился да в карман телогрейки сунул - на улице выбросить.

Вошел, успокоились вроде они.

- Что, крысе в любви объяснялся? - крикнул вдруг этот самый Володька Лебедушкин - злой юноша, крученый. - Мало тебе прапора-крысы!

Не стал я отвечать, завтра, думаю, поговорю с ним один на один, паренек-то неглупый, может, поймет мое слово доброе.

Повязал я на глаза полотенчишко - служило оно мне защитой от фонарей надзирателей, что шатались ночью по бараку, светили в лица. На втором ярусе надо мной лежал этот Володька, и, засыпая, услышал сверху хриплое, во сне сказанное - "На небе ракеты, а не Бог". Перекрестился я от богохульства такого и погрузился в сон - единственное, где был я свободен...

ЗОНА. МЕДВЕДЕВ

- Вас видели в сучьем бараке... Вы же воры? - начал я щупать трех лидеров отрицаловки.

Все трое изумленно вытаращили глаза и разом вскочили.

- Аскарбляешь, начальнык! Чтоб мы в сучий барак вошли?! Западло! - заорал грузин. - Да нас же свои воры порэжут... Желэзное алиби?

- Черт вас знает, вроде бы да, по вашим законам. Скоро выяснят, Лифтер оказался сынок какого-то шишки, у него мохнатая лапа на самом верху, потому и не дали вышак... Вылетает комиссия... будет вскрытие, и вам хана, - пугал я их. - Меня-то дурить не нужно...

"Бабу-ягу" небось сделали... редкая казнь, глаза у этого Сипова на лоб вылезли. Сколько же он загубил детей...

Будто мысли моей отвечая:

- Двадцать восэмь дэтышек угробил вампир, с воли притаранили счет. Но мы нэ трогали гада. За нэго сидэть западло!

Отбой уже, решил я отпустить эту блатоту побыстрее. Бакланову сказал, что с сегодняшнего дня при любом нарушении четверки, в которой он является лидером, в изолятор вместе с нарушившим пойдет и он. Бакланов, задышав, пригрозил мне жалобой в прокуратуру. Я ему говорю:

- Хорошо, жалуйся, субчик. Но молодняк я тебе все равно портить не дам. А то устроился - налим прямо, в руки не даешься, сидишь под корягой, а за тебя они залетают. Характер твой, смотрю, словами не переделаешь, ладно, будем наказывать...

То же и Дупелису сказал. Тот опять про Литву, про мать больную, мол, не нарушает, раз сказал - заметано, не будет...

Понятно, на дно хочет лечь, а потом автоматически снимут все нарушения, и будет он тогда ходить за мной: "Вы же обещали..."

Не пойдет, дружок. Если решил твердо - исправляюсь, тогда надо благодарности в личном деле заслужить, да несколько. Тогда и поговорим.

Отпустил их обоих. Остался притихший грузин.