Десять лет. Публикации, интервью, выступления (1990-1999 гг.)

Преобразовать эту систему монопольного олигархического капитализма в цивилизованное демократическое рыночное общество гораздо сложнее, чем советскую систему образца 1990 года. Во-первых, государство сегодня не располагает ни политическими, ни экономическими ресурсами реформирования экономики и создания среднего класса в таких объемах, какими располагало тогда. Ему придется заново мобилизовать прежде всего политические возможности для того, чтобы обеспечивать свободную конкуренцию на рынке, собирать налоги, защищать экономику от бандитов, реализовывать процедуру банкротства неэффективных собственников.

Во-вторых, олигархические группировки конца 90-х — это не советские монополии времен перестройки. Последним и не снились такие возможности влияния на власть, которыми обладают современные олигархи. В-третьих, —

и это, наверное, самое главное, — до критического минимума понизился уровень доверия общества к планам демократического и рыночного реформирования страны.

В 1990 году перед Ельциным стояли три крупнейшие проблемы: его враги — коммунисты; развалившееся государство; неработающая экономика. Сегодня, спустя 10 лет, — все то же, только острее. Когда Ельцин восходил на российский политический Олимп, в стране не было такого количества людей с уголовно-сомнительной репутацией во власти, около власти и за пределами досягаемости власти. Размеры коррупции и организованной преступности были еще далеки от масштабов национального бедствия, еще не было позорного клейма, лежащего на России как стране, входящей сегодня в десятку самых коррумпированных государств мира.

В начале правления Ельцина не существовало никакой оппозиции демократическому курсу реформ: ни коммунистической, ни националистической. Благодаря Ельцину коммунистическое движение в России обрело вторую жизнь, сумело неимоверно возрасти количественно и сформироваться организационно. А русский фашизм как активная политическая сила вообще обязан Ельцину всем — и рождением на свет, и беспрецедентным умножением своих рядов.

В начале 90-х годов Ельцин принял от Горбачева государство, которое начинало трещать по швам, но все-таки еще сохраняло целостную систему управления. Были проблемы с несколькими республиками (Татарстан, Башкирия, Якутия), это им было сказано в 1991 году (и, кстати, повторено месяц назад, накануне импичмента): “берите самостоятельности столько, сколько сможете проглотить”. Сказано было только им, а услышали все. И началась безумная гонка за “суверенностью” краев, областей, автономных округов. В результате оказалось: субъекты Федерации готовы заглатывать суверенитет в любых количествах, а кремлевские идеологи просто не знают, где лежит та граница, за которой самостоятельность оборачивается полной утратой федерального присутствия.

Сегодня федеральная власть неспособна гарантировать в полном объеме соблюдение в регионах элементарных гражданских прав, обеспечить единство правового и экономического пространства. Она не в силах даже контролировать свои собственные структуры на местах. Под контроль губернаторов (президентов) повсеместно переходят региональные прокуратуры, управления внутренних дел, отделения министерств. Куда обращаться гражданину за защитой от местного произвола? Можно — в суд, если конечно он также не попал в карман к губернатору? Можно дойти до Верховного Суда, но еще не факт, что его решения будут выполнены на территории республики, края, области. Особенно, если эти решения идут в разрез с интересами местных властей. Между тем ельцинская Конституция не содержит в себе никаких противовесов региональному произволу.

Имеет ли эта ситуация что-либо общее с федерализмом? Безусловно, нет. Федерализм — эго система разделения компетенций между федерацией и ее субъектами. Неспособность федерации реализовать свою компетенцию свидетельствует о переходе государства в иное качество. В 1990 году, выступая в Казани, Ельцин пообещал: “Будет конфедеративный договор внутри всей России”. Пожалуй, это одно из немногих обещаний, которое он выполнил.

Конфедерация в России означает, что регионы обосабливаются в удельные княжества, каждое из которых живет по своим правилам. В отдельных областях европейской части страны, возможно, победит идея правового государства. Но это — исключение. Большая часть страны будет покрыта чересполосицей авторитарно-криминальных режимов — от классических деспотий азиатского образца и примитивных диктатур в духе Лукашенко — до незатейливых компрадорских образований — легкой добычи колонизаторов. О едином правовом, экономическом и культурном (образовательном) пространстве придется забыть. Что будет с подданными этих государств? Произойдет ли рост их благосостояния? Едва ли. Скорее жители привыкнут, смирятся с теми низкими жизненными стандартами, которые им смогут предложить скудные ресурсами убогие режимы. В социально-экономическом отношении они перейдут в разряд стран третьего мира, а с точки зрения уровня цивилизованности будут отброшены в эпоху варварства.