Десять процентов надежды

— Да, Трофим Игнатьевич, нам нужно быть ко всему готовыми. Может, война уже и кончилась, кто знает. Но только не для нас. Мы по-прежнему остаемся на фронте. Пусть не в первом — во втором эшелоне, все равно на фронте.

Он впервые назвал мичмана по имени-отчеству, и тот почувствовал, как уважительно это прозвучало. Захотелось ответить тем же — доверием, участием, сказать: «Держись, сынок! Впереди еще много такого, что будет нелегко пережить. Но ты должен выстоять. Иначе нельзя. Мы верим тебе…» Вместо всего этого он сдержанно сказал:

— Верно, командир, рассчитывать нам следует только на себя.

Мичман произнес это буднично и просто. И лишь короткое «командир» (так обычно звал Семибратова Мантусов) выдало волнение Сазонова.

Они вышли на небольшую полянку. Слева блеснуло озеро, полузаросшее осокой.

— Одного не пойму, — задумчиво произнес Семибратов, — если японцы держали здесь гарнизон, должен же быть остров на карте? А его нет.

— А казарма-то у японцев совсем новая, — заметил Сазонов.

— Ну и что?

— А то, что, может, год-полтора назад тут и вовсе никто не жил.

— Думаешь, остров был необитаем?

Они и сами не заметили, как перешли на «ты».

— В войну японцы захватили немало островов, никогда им не принадлежавших. Все могло случиться.

— Где же мы тогда находимся?

Сазонов вздохнул, взял прутик и стал чертить им на песке.

— Тут, на севере, Камчатка. Рядом — Командоры. Внизу — Хоккайдо. Между ними огромная Курильская гряда. Знаешь, как ее называют? Архипелагом тысячи островов. Тысячи! — повторил Сазонов многозначительно. — Западнее — Охотское море, восточнее — Тихий океан.

— Ну и что? — снова нетерпеливо спросил Семибратов.

— Ничего. — Сазонов пожал плечами. — Если ночью нас несло на норд-ост, что наиболее вероятно, то мы здесь, в океане. — Сазонов ткнул прутиком в песок.

— И далеко?

— Не знаю. Остров, может, даже к Курильской гряде не относится. Да и вообще в этой части океана еще немало неисследованных клочков земли.

— Невеселая перспектива! — Семибратов лег на спину и заложил руки под голову.

В далекой синеве плыли редкие сизые облака. Небо сквозь них казалось туманным и еще более таинственным. Оно всегда манило Семибратова. Когда-то он мечтал пойти по стопам отца — стать летчиком и испытывать новые машины. Они жили тогда в большом городе, недалеко от авиационного завода. Самолеты взлетали над самыми крышами поселка и свечой уходили вверх, исчезая в далекой, недоступной синеве. Наблюдая за ними, он пытался угадать, что там, за самыми-самыми высокими облаками? И никак не мог представить бездонности неба.

Когда его призвали в армию, шел сорок четвертый год. Отец погиб в сорок третьем. Семибратов попросился в авиацию. Но военком сказал ему: «Сейчас война, и надо все свои желания подчинять ее законам. Пойдешь в артиллерийско-минометное училище. Так нужно!» И пришлось ему вместо самолетных винтов крутить лошадиные хвосты: орудия были тогда еще на конной тяге.

Взвод поднимался в пять утра, и курсанты шли чистить лошадей. После занятий опять шагали на конюшню и снова чистили мохнатых битюгов из артиллерийских упряжек. Конский пот въедался в тело. Его ничем нельзя было вытравить. Лей на себя хоть флакон одеколона, два раза в день стирай обмундирование — ничто не поможет: от тебя за версту будет разить конским потом. А какой девчонке это понравится? Один танец с тобой станцует и сразу же: «Извините, у меня что-то голова кружится…» Ну кому охота нарваться на отказ? У парня должна быть своя гордость!

С Ниной он познакомился на танцах. Был воскресный день, и в клубе училища играла радиола. Девчат было много. Но Семибратов долго не решался выбрать себе партнершу. Он был не то чтобы робок, нет. Просто считал, что у него нет еще достаточного опыта в обращении с девушками.

Танцевала Нина легко, с каким-то неброским изяществом. Когда вальс кончился, Семибратов пожалел об этом. Пока они шли из круга, он набрался храбрости и спросил:

«Можно вас пригласить еще?»

Она посмотрела на него искоса.

«Ну хорошо. Меня подруги ждут. Я сейчас вернусь и обещаю вам еще один танец».

«Только один!» — невольно вырвалось у него.

Они танцевали весь вечер. Семибратову было удивительно легко с ней. Он не чувствовал никакой застенчивости. Время пролетело незаметно. Когда же заиграли прощальный вальс, им вдруг овладело смятение. Вот сейчас все кончится! Она уйдет. Проводить он ее не сможет. У него нет увольнительной. И они больше никогда не увидятся.

Она будто угадала его мысли, улыбнулась.

«Когда сможете, приходите ко мне. — Она назвала адрес. — А сейчас прощайте. Меня ждут подруги».

Вернувшись из клуба, Семибратов нашел Воронца, который дежурил по батарее, и рассказал ему об интересном знакомстве. Сергей выслушал его с улыбкой, потом переспросил: «Зеленые насмешливые глаза? Щурится? И родинка на левой щеке? Все ясно — Нинка».