Десять процентов надежды

Семибратов говорил, чувствуя, что слова его плохо доходят до сердец стоящих перед ним людей. Видно, он, их командир, не сумел ярко и точно выразить мысли и чувства, которые владели им. Ведь он верит. Верит в своих бойцов, в их разум, мужество, сплоченность. Без этого нельзя в борьбе. Без этого не выстоять. А они обязательно должны выстоять до конца, чего бы это им ни стоило!

И все же его поняли. Поняли даже то, что хотел он сказать, да не сумел. Лучше всех это выразил немногословный Мантусов. Когда Семибратов, замолчав, обвел взвод вопросительным взглядом, старший сержант кашлянул и пробасил:

— Все ясно, командир. Начнем сначала. Приказывай.

Строй одобрительно загудел.

И Семибратов так же буднично, словно ничего не произошло, проговорил:

— Начнем. Жить будем в пещере…

Вечер укутал побережье в холодный туман. Глухо, протяжно и тоскливо гудел океанский прибой.

— Ось як жалостно реве, — заметил Семенычев, прислушиваясь. — Когда жрал все наше хозяйство, жалости у него не було.

Он пытался зажечь фитиль от своего кресала, но искры сыпались веером, а фитиль не загорался.

— Ослепительно яркого света, други мои, как видно, не будет, — констатировал Комков.

Десантники перенесли в пещеру оставшиеся пожитки и разместились кто как мог. В пещере было сухо, пахло плесенью. Под сводами гулко раздавалось эхо.

— Дай-ка мне, Семеныч, — не выдержал Мантусов. — Разжечь надо.

— Хиба ж я не знаю, — обидчиво возразил Семенычев, но кресало послушно отдал помкомвзвода.

Однако и у Мантусова ничего не получалось. Его усилия разжечь огонь тоже сопровождались репликами Комкова:

— Первобытный пещерный огонь всегда добывался в муках. Эх, жаль, пропал мой шикарный певучий инструмент. Я сейчас пропел бы вам торжественный гимн в честь победителя над мраком неизвестности!

Фитиль все-таки затлел. Галута протянул Мантусову сухой мох. Вскоре в пещере весело потрескивал огонь, бросая на неровные своды багровые отблески. На углях испекли рыбу и молча поужинали. Семибратов распорядился выставить часового у входа и скомандовал «отбой». Через несколько минут в пещере наступила тишина. И тогда стало слышно, что пошел дождь. Он стучал монотонно, постепенно усиливаясь. Семибратов поежился, становилось холодно. Он подумал, что надо бы часовому в такую погоду разрешить укрыться в пещере. Хорошо, хоть у них есть крыша над головой. Иначе было бы совсем худо. Повернувшись на другой бок, Семибратов вдруг почувствовал сырость, пощупал чуть дальше — опять вода.

— Братцы, тонем! — крикнул кто-то.

Вода проникала в пещеру и постепенно прибывала.

Глава десятая

Утро застало десантников за работой. Дождь то прекращался, то сыпал вновь — мелкий, спорый, холодный. Мутная пелена затягивала океан. Мир сузился. В нем не осталось уже ничего, кроме дождя и ветра. Ветер налетал порывами, сердито вихрил между скал серую водяную пыль. Она оседала на камнях мелким бисером. Капли постепенно сползали, накапливаясь в выемке карниза.

Чтобы осушить карниз и сделать пещеру пригодной для жилья, нужно было отвести воду к обрыву, иначе она стекала внутрь. Инструментов не было, не считая трех ножей, случайно оставшихся в карманах у бойцов. Но Семибратов запретил долбить камень ножами — их надо было беречь. Поэтому работали, как выразился Комков, доисторическим методом — заостренными палками, камнями. Дело подвигалось медленно, хотя и сменяли друг друга каждые пятнадцать минут. Двое долбили, остальные ожидали своей очереди в пещере. В ней горел костер и было тепло.

Люди сидели молча, хмурые, невыспавшиеся, настроение было подавленное: все прекрасно понимали, в каком скверном положении они очутились. Тут было над чем подумать. Даже неугомонный Комков притих. Лежа у костра, он молча смотрел на огонь. Отблески пламени плясали в его черных глазах, отчего они сейчас казались глубокими и печальными. Сидевший у стены Семибратов смотрел на Комкова и думал: «Уж если Яшка загрустил, что ж тогда говорить об остальных. Так дело дальше не пойдет. Надо что-то предпринять, чем-то встряхнуть людей. Только кто бы подсказал, как это сделать…»

Семибратов устало закрыл глаза. Нет, никто за него решать ничего не будет. Он должен решать сам. Это только в сказках все делается по мановению волшебной палочки. Но сказки давно кончились. От той поры остались лишь приятные воспоминания.

…Коврик с тигрятами над кроватью. Тигрята почти живые. Мама вышивала их желтыми и черными нитками. А усы у них красные, карандашом нарисованные. Отец увидел и грозно спросил:

«Твои художества, Николай?»

Обычно он звал его Миколкой, а уж раз назвал Николаем, значит, сердится.

«Да ведь с усами-то лучше! У мамы, наверное, нет красных ниток…»

Отец засмеялся.

«Ладно, — говорит, — давай только сами признаемся. Ты сделал, а я разрешил».

Сквозь полуприкрытые веки Семибратову видны неясные в наступивших сумерках фигуры бойцов. Хоть бы кто догадался подбросить сучьев в костер. Можно, конечно, самому встать, но Семибратову не хочется шевелиться.