Десять тысяч дверей

Она, как объяснил Сэмюэль, недавно произвела на свет щенят бронзового окраса. Остальные дети семейства Заппиа теперь распродавали их доверчивым туристам, убеждая их, что это редкая африканская порода для охоты на львов. Но одного щенка Сэмюэль оставил.

– Выбрал для тебя самого лучшего. Видишь, как он на тебя смотрит?

И правда: щенок в корзинке перестал ворочаться и уставился на меня влажными голубоватыми глазами, как будто ожидая от меня божественных откровений.

Я не могла знать, чем станет для меня этот щенок, но, наверное, предчувствовала это, потому что, когда я подняла взгляд на Сэмюэля, у меня защипало глаза.

Я открыла было рот, но Вильда снова издала трескучий горловой звук.

– Ну уж нет, юноша, – объявила она. – Немедленно отнесите это животное туда, откуда оно взялось.

Сэмюэль даже не нахмурился, но складочка возле его губ тут же исчезла. Вильда вырвала корзину у меня из рук – щенок завалился на бок и перекатился, беспомощно перебирая лапками, – и сунула ее Сэмюэлю.

– Уверена, мисс Сколлер оценила вашу щедрость. – С этими словами она повела меня обратно в дом и еще целую вечность читала мне нотации о микробах, о том, что настоящим леди не положено держать больших собак, и о том, как опасно принимать подарки от мужчин низкого социального статуса.

За ужином я попыталась воззвать к мистеру Локку, но безуспешно.

– Полагаю, тебя разжалобила какая-нибудь блохастая бродяга?

– Нет, сэр. Вы помните Беллу, собаку, которую держат Заппиа? Она родила щенков, и…

– Значит, полукровка. Они никуда не годятся, Январри, и потом, я не желаю, чтобы какая-то дворняжка погрызла мне всю таксидермию. – Он помахал вилкой. – Но послушай, что я тебе скажу. Один из моих партнеров в Массачусетсе разводит очень редких такс. Возможно, если ты будешь очень старательно учиться, я соглашусь наградить тебя ранним рождественским подарком. – Он снисходительно улыбнулся мне, подмигнул, заметив поджатые губы Вильды, и я выдавила ответную улыбку.

После ужина я вернулась к переписыванию бухгалтерских книг в угрюмом и раздраженном настроении, со смутным ощущением, будто мне натирают кожу невидимые кандалы. Цифры начали расплываться и преломляться из-за выступивших на глазах слез. Внезапно мне почему-то захотелось вернуть свой давно утерянный карманный дневник. И тот день в поле, когда я написала историю так, что она ожила.

Моя ручка скользнула к полям книги. Я не стала обращать внимания на голос в голове, твердивший, что это нелепо, бессмысленно и невозможно; что слова на бумаге не способны творить волшебство. Я написала: «Жила-была хорошая девочка, которая встретила плохую собаку, и они стали лучшими друзьями».

На этот раз я не почувствовала, что мир беззвучно изменился. Мне лишь показалось, будто вся комната тихо вздохнула. Окно, выходившее на юг, слегка задребезжало. Меня охватила болезненная усталость, тело потяжелело, как будто все мои кости стали свинцовыми. Ручка выпала из моих пальцев. Я сморгнула влагу, затуманившую взгляд, и задержала дыхание.

Но ничего не произошло. Щенок не возник рядом со мной из ниоткуда. И я вернулась к работе.

На следующее утро я проснулась резко и очень рано – ни одна молодая девушка в своем уме не согласится добровольно встать в такой ранний час. Я услышала, как что-то ударилось в окно. Вильда засопела во сне, инстинктивно хмуря брови.

Я кинулась к окну, путаясь в ночной рубашке и простынях. На покрытой инеем лужайке стоял Сэмюэль, на его запрокинутом лице снова играла полуулыбка. В одной руке он сжимал повод своего серого пони, а во второй держал все ту же корзинку с круглым дном.

Я выскочила за дверь и помчалась вниз по черной лестнице, не успев задуматься даже на секунду. Мысли «Вильда с тебя кожу сдерет» и «Боже, ты же в одной ночнушке» пришли мне в голову только после того, как я распахнула дверь черного хода и побежала навстречу Сэмюэлю.

Тот покосился на мои босые ноги, которые холодил иней, а потом перевел взгляд на мое лицо, исполненное отчаянного нетерпения. И во второй раз протянул мне корзину. Я обхватила замерзший сонный комочек и прижала к груди. Щенок тут же уткнулся носом мне под мышку в поисках тепла.

– Спасибо, Сэмюэль, – прошептала я. Сейчас я понимаю, что это была слишком скудная благодарность. Но Сэмюэль, похоже, остался доволен. Он склонил голову, напомнив рыцаря, который добился благосклонности прекрасной дамы, потом взобрался на своего сонного пони и исчез в тумане полей.

Я позволю себе прояснить ситуацию: я не дурочка. Я поняла, что слова, которые я написала на полях, – это не просто чернила на бумаге. Они прикоснулись к миру и внесли в него какие-то невидимые, неясные изменения, которые привели Сэмюэля к моему окну. Но было и более рациональное объяснение: он разглядел тоску в моих глазах и решил послать ко всем чертям эту злую немку с ее запретами. Я предпочла поверить в это объяснение.