Десять тысяч лет

Однако Ли Чао не прислушивался к словам старика. Он принялся ходить взад-вперед, время от времени подымал над собой руки, ломал пальцы, потом хватался за голову, а потом вновь спокойно и медленно расхаживал, словно решая, как лучше уладить дело, волновавшее всех жителей.

Солнце высоко поднялось над Амуром. У берега в тихой воде плескались ребятишки, пуская по течению игрушечные кораблики с разноцветными бумажными парусами. Они забрасывали в воду маленькие сети и долго тянули их к берегу, увлеченные игрой.

В распадке, за деревней, где появились свежие могилы рыбаков, собрались все. Ли Чао пришел последним и, ни с кем не поздоровавшись, озабоченно поднялся на холм. Он всплеснул руками, точно птица крыльями, и обратился к толпе, которая стояла затаив дыхание.

— Дорогие соседи и братья мои. Сегодня мы собрались у могил двенадцати тружеников. Через два дня, быть может, и мы ляжем тут, и никто не придет к нам, чтобы пролить слезы. Вы верите мне?

— Мы верим тебе, Ли Чао! — ответило сразу несколько голосов.

— Честные соседи мои, — он по-стариковски скрестил на животе свои маленькие загорелые руки. — Пусть супруга моя, светлая, как сегодняшнее утро, огласит наш берег рыданиями, пусть мой сын в детстве останется сиротой... Я решил назваться бунтовщиком.

Люди дрогнули и обступили Ли Чао. Они не ждали этого.

— Ли Чао! Ли Чао! — закричал черный от солнца и ветра старик. — Как ты смел? У тебя жена, сын...

Рыбаки просили Ли Чао взять свои слова обратно... Но тот стоял и молчал. Он, видимо, твердо решил спасти своих соседей.

Потом вышли вперед еще двое, которые также согласились назваться бунтовщиками: один — молодой, одинокий парень, другой — самый старый человек в деревне, высохший, как стебель гаоляна.

— Мне уже скоро пора отправиться в лучший мир, — сказал он дрожащим старческим голосом. — Люди не кедры — больше ста зим не живут...

Тогда Ли Чао заявил:

— Посылая людей на гибель, мы еще должны подумать об их спасении.

Этими словами он совершенно расположил к себе односельчан.

— Какой человек, какой мудрый мужчина! — послышались восторженные голоса.

Подождав минуту, пока утихли в толпе порывы восторга, Ли Чао окинул людей долгим проницательным взглядом:

— Надо еще послать двух человек в горы. Надо сообщить партизанам, что к нам придет карательный отряд Косумото. Нужно обязательно сообщить партизанам.

Желающих пойти в горы набралось много, но были выбраны только два рыбака и молодая девушка. Ночью они должны отправиться в путь.

Ли Чао был доволен. Он сделал рукой знак, чтобы все разошлись по фанзам, и первый быстро отправился домой.

У причалов покачивались рыбацкие шаланды со спущенными парусами. Легкий ветер трепал на мачтах выцветшие на солнце вымпелы...

...Поручик Косумото не любил бросать слова на ветер. На третий день, как и было им сказано, он привел в поселок карательный отряд. Дробно стучал барабан. Впереди шагал знаменосец. Желтый с черным штандарт должен был свидетельствовать о принадлежности отряда к Маньчжоу-Го. Однако поручик Косумото, подобно другим японским офицерам, где только мог, подчеркивал, что он не маньчжур, а воин японского императора, освященный ликом богини Аматерасу.

Самодовольная улыбка блеснула на его квадратном лице, когда он, войдя в деревню, увидел связанных «бунтовщиков», лежавших у дороги...

— Господа! — с торжественностью сказал Косумото. — Я вижу вашу любовь к великой армии моего императора. Бандиты будут наказаны. — Он показал на связанных рыбаков, —Мы не допустим, чтобы эти красные дьяволы мешали трудовой жизни маньчжурских жителей. — И, повысив голос, Косумото приказал: — Взять!

Солдаты схватили «бунтовщиков». Двоих расстреляли тут же, а Ли Чао оставили.

— Убейте и меня, — говорил Ли Чао. — Убейте и меня. Пусть всевидящий Будда простит мои грехи...

— Молчать! — крикнул Косумото и ударил Ли Чао в лицо. — Ты хочешь легкой смерти. Нет, ты достоин более жестокой казни, и ты получишь ее после допроса в жандармерии.

Косумото прошелся по лужайке, сбивая тросточкой ромашки. Изредка он подносил тросточку к очкам и внимательно, точно впервые держал ее в руках, разглядывал белую костяную ручку, имевшую форму дракона.

Косумото, очевидно, забыл, что отряд ждет приказаний. Но опытный глаз, конечно, мог заметить, что японец умышленно затягивает время.

А люди хранили надежду, что с минуты на минуту с гор спустятся партизаны.

Однако Косумото спохватился, зашагал к солдатам.

— Взять! — указал он на Ли Чао.

Солдаты толкнули рыбака прикладами и повели. Но японцы не успели покинуть поселок, как на отвесных сопках раздались ружейные выстрелы. Два солдата упали, сраженные пулями. Отряд дрогнул. Осыпаемые выстрелами, японцы залегли.

В эту минуту Ли Чао отполз к зарослям ивняка, обогнул сопку, с которой стреляли партизаны. Поручик Косумото заметил это, но вместо того чтобы пулей в спину пригвоздить Ли Чао к земле, что-то крикнул ему по-японски. И Ли Чао исчез в кустарнике.