Десятый дневник

А Салехард и вправду очень красив. Дома в нём – ярко разноцветные (чтоб уберечься от депрессии среди повсюдной снежной белизны). Замечательна большая деревянная скульптура сидящего с бубном шамана – дань уважения коренным местным жителям. Огромная скульптура мамонта – вообще дивное зрелище, возле него снимаются все приезжие, уж больно уникальный памятник. И старый паровоз – как память о 501-й стройке, памятник вполне фальшивый, ибо провальна и гибельна была эта стройка, и природа победила человека, засосав её остатки. А про смерть десятков тысяч зэков я ещё вспомню чуть пониже, уже в музее. Он носит имя Иринарха Шемановского, присланного сюда когда-то (в ещё XVI, что ли, веке) насаждать православие и сеявшего культуру: это он собрал тут огромную библиотеку и основал музей. Всё тут вполне музейно: гигантский скелет мамонта, скелет могучего овцебыка, чучела птиц и животных разных видов (зря такой безжизненной казалась мне тундра из вертолёта). Несколько картин на стенах, и возле одной я постоял недолго, смеясь и радуясь. Ибо называлась она – «Ленин на Ямале». И не в том была прелесть, что вовеки на Ямал не заезжал Ильич, а в том, что он стоял перед ненецким чумом, вовсе не тепло одетый, а как будто он в Кремле стоит, и явно что-то говорил, а ему почтительно внимали несколько случившихся возле чума нанайцев в своих одеждах из оленьего меха. Словом, было много всякого музейного богатства. Не было только ни единого экспоната, посвящённого 501-й стройке – самого, пожалуй, исторического времени в тихом заполярном Салехарде. С горестным недоумением по этому поводу я и обратился к министру культуры (это он меня сюда привёз и мне сопутствовал). Он ответил мне вполне политкорректно (ненавижу это слово, пахнущее лицемерием и блядством, но другого слова не найду):

– А зачем людей зря печалить? У нас в запасниках есть много экспонатов с этой стройки, мы иногда выставку специально устраиваем.

Я изготовился произнести монолог о том, как месяц всего назад мы были с женой в Берлине и нас три дня подряд водил по нему очень знающий свой город человек. И везде, везде, где было что-то связанное с фашизмом, стояли аккуратные столики на четырёх железных ножках и лежали под стеклом документы и свидетельства об этом позорном времени всеобщего затмения умов. И не потому ли ставятся сейчас в России памятники Сталину, убийце миллионов, что в музеях даже (не во всех, по счастью) нету ничего о крови и смертях того погибельного времени.

Но я остыл мгновенно. Это ведь не он решал, что́ надо выставлять в музее города, где нечто античеловеческое свершалось и происходило. Вечером я только выпил крепко, чтобы остыло мерзкое во мне кипение.

А кстати, выступление моё прошло отменно – я про зрителей тут говорю, прекрасные живут в городе люди. А когда в антракте я сидел, надписывая книги, проходивший мимо человек сказал беззлобно:

– Это ж надо, один еврей такую очередь из русских сколотил!

И должен я ещё покаяться в некрупном воровстве: я рыбацкую ту шапочку с прорезями для глаз не вернул хозяевам, а тихо зажухал. Вдруг мне доведётся банк какой-нибудь ограбить?

Недалеко от Москвы

Тут недавно довелось мне завывать мои стишки в городе Малоярославец. Я оттуда вынес два убеждения, одно из которых весьма банально, а второе – требует обоснования, которым я и займусь в этой главе.

Убеждение первое (банальное) состояло в том, что реальную историю России бережно хранят энтузиасты – более надёжно, чем казённые историки. Вторым было открытие, что на примере маленького городка можно вполне наглядно показать историю России в прошлом веке.

Город Малоярославец расположен от Москвы всего в ста двадцати километрах. То есть он был идеальным городом для тех несчастных, кто был вынужден (скорее – обречён) поселиться на сто первом километре – границе для тех, кому был запрещён въезд в Москву. Поэтому в тридцатые, сороковые и пятидесятые годы город оказался густо заселён людьми, отбывшими концлагерь или просто выселенными из Москвы. Нет, были и другие, по такой же неволе оказавшиеся тут, и я о некоторых расскажу. Ибо Галина Ивановна Гришина (создатель и руководитель культурно-просветительского центра) задумала учредить музей, посвящённый этим людям, – музей сто первого километра. Ей-то я и обязан своим неожиданным знанием о необычном населении этого маленького городка в те кошмарные годы. Галина Ивановна и её сподвижники собрали огромное количество свидетельств и документов, фотографий и воспоминаний, их даже хватило на четыре больших альманаха, названных сдержанно и достойно – «Имена и время». Естественно, что музей этот весьма раздражал местные власти, и его уже два раза лишали места, ныне он ютится (а точней – ютился, но об этом ниже) в небольшой комнате Дома культуры, а вскоре займёт подобающее ему место в одном достаточно известном в городе доме. Но только дом этот полусожжён, и чтоб его восстановить, нужны какие-то деньги. Очень горжусь, что сумма, собранная за билеты на мой концерт, тоже пошла в эту некрупную копилку.