Десятый круг ада

Форрейтол радовался дружной весне. Ему, опытному садовнику, превратившемуся на зиму в вахтера, надоело сидеть в сколоченной у въезда в профессорскую усадьбу будке; руки тянулись к земле. Он был доволен своей новой работой, хозяин и особенно молодая хозяйка относились к нему хорошо, исправно выплачивали вознаграждение и даже выдавали дополнительные продукты, которые он каждую субботу увозил жене фрау Кристине в Берлин. Шмидтам его рекомендовал онемеченный поляк Виленский, управляющий небольшого завода по производству повидла. К нему еще летом 1941 года перешел младший сын Форрейтола Рихард, служивший раньше на берлинском почтамте телеграфистом. Работа на заводе давала отсрочку от призыва в действующую армию, чем, к радости матери, и воспользовался Рихард. Старший сын Иоганн в первый же день войны был отправлен на восточный фронт в танковую дивизию СС «Адольф Гитлер». С боями дошел он почти до Харькова, командовал танком, получил звание унтер-офицера. В августе 1942 года в одном из сражений русские подбили его танк и сожгли. Форрейтолы получили от командира танковой дивизии извещение о героической гибели их старшего сына, посмертно награжденного высшим солдатским орденом. С тех пор они ежемесячно получали письма от боевых друзей Иоганна и к праздникам недорогие подарки от командования танковой дивизии.

Боль от потери старшего сына начала уже притупляться, как вдруг младший сын Рихард получил повестку о явке на призывной пункт. Дела на восточном фронте после капитуляции под Сталинградом армии фельдмаршала Паулюса начали быстро ухудшаться, и вермахту требовалось новое пополнение. Теплилась еще надежда, что Рихарду, страдающему близорукостью, дадут отсрочку от призыва по состоянию здоровья, но врачебная комиссия признала его годным в военное время к строевой службе. Оставалось последнее средство: упросить Виленского достать отсрочку Рихарду хотя бы еще на год. Ведь управляющий тепло отзывался о нем как об исполнительном работнике, даже подарил ему губную гармошку и часто приглашал к себе домой на кружку пива. Женатый на немке — двоюродной сестре ортсгруппенлейтера, Виленский пользовался уважением у руководителей местной власти и партийной организации, которым часто оказывал материальные услуги. Высоко ценили его и военные снабженцы, получая деньги и подарки для фронтовиков. Завод, насчитывающий сорок рабочих, беспрекословно выполнял заказы по обеспечению немецкой армии повидлом. Была довольна своим расторопным управляющим и хозяйка завода — вдова полковника-артиллериста, погибшего еще в первую мировую войну на русском фронте. Она безвыездно доживала последние дни в своем баварском имении, раз в год принимая Виленского с отчетом.

Форрейтол отпросился у Регины, забрал приехавшего в Вальтхоф сына и отправился на завод. Веселый, общительный управляющий принял их как друзей, усадил за стол и угостил рейнским вином.

— Как работается у профессора? — поинтересовался он, догадываясь о цели визита Форрейтола-старшего.

— Профессор и его дочка — очень хорошие люди. Я вам благодарен за рекомендацию.

— Я же знал, куда вас посылать!

Форрейтол-старший не допил вино, поставил бокал на стол, вытер носовым платком усы.

— Собственно, я пришел просить вас насчет Рихарда, — неуверенно заговорил он. — Нельзя ли ему добыть еще отсрочку от службы? Сами говорили, работник он исполнительный. Уж он не подведет вас, я ручаюсь. А у меня… хватит с меня гибели на фронте старшего сына Иоганна.

Виленский негромко засмеялся, вспомнив выступление старика на митинге у городской ратуши в начале войны с русскими. Тогда он с любовью говорил о фюрере, о роли немцев в истории человечества и о том, что каждый честный ариец должен отдать свои силы, а если понадобится, и жизнь за великие идеи национал-социализма.

— Разве вы забыли уже свое выступление у ратуши двадцать второго июня сорок первого года? — спросил он. — Вы тогда сказали, что надо считать за честь, если ваши сыновья будут на восточном фронте. Однажды такая честь вам уже была оказана…

Форрейтол-старший покраснел от колких слов управляющего. Действительно, в тот памятный день он наговорил много лишнего: думал — а так считали все немцы, — война с русскими продлится две-три недели. И все из-за сыновей. Оба они члены гитлерюгенда и всегда упрекали отца за равнодушие к новому политическому строю. Вот и хотел блеснуть перед ними. Теперь бы он промолчал. Промолчал бы потому, что русские, как и в первую мировую войну, сражаются упорно и самоотверженно. И ему ли, бывалому прусскому солдату, просидевшему в окопах три года, этого не знать. Откровенно говоря, благодаря русским он и остался жив. Хорошо, что об этом никто не знает, и особенно сыновья.